– С моих слов напечатано верно, мною прочитано. Замечаний и дополнений не имею. Внизу, под текстом.

В моем рабочем кабинете страшная жара и духота, невыносимые солнечные лучи пригревали спину с такой силой, словно хотели прожечь ее насквозь. Старенький настольный вентилятор, доставшийся мне в наследство от предыдущего хозяина, давно не справлялся со своей задачей, впустую разгоняя раскаленный воздух. Начало мая выдалось на удивление солнечным и таким жарким, что гигантские лужи, всего несколько недель назад сменившие глубокие сугробы, уже испарились, оставляя после себя грязный и раскаленный асфальт.

За последние пару минут я уже раз десять протирал лоб, покрытый испариной, льняная рубашка и брюки с мокасинами, в которые я сразу по приходу на работу переоделся, совсем не помогали спасаться от жары. Пока мы находились здесь, у себя в отделе, можно было ходить без формы, за что очень сильно хотелось поблагодарить того замечательного человека, который, сидя в своем кабинете в Москве, все же решил нас пожалеть. Ведь коллеги из полиции, к примеру, плавились на своих рабочих местах в соседнем здании при «полном параде».

Пожилой мужчина, сидевший напротив меня, адского пекла словно не замечал, и по-прежнему сидел в джинсовой куртке. Его клетчатая рубашка была застегнута на все пуговицы, торчащий из нагрудного кармана куртки платок был практически сухим, и только едва заметные капельки пота рядом с его бритыми висками красноречиво свидетельствовали о том, что их обладатель переживал те же мучения, что и я.

– Секунду, я ничего не вижу без очков, – произнес он, и потянулся левой рукой во внутренний карман джинсовки за потертым футляром, а свободной рукой, тем временем, взял протянутый мною протокол. Я поначалу решил, что очки были ему нужны для чтения, но уже через секунду этот весьма тяжелый для диалога субъект, совершенно не глядя, сразу перелистнул документ на последнюю страницу, ткнул пальцем в самом конце, и, получив в ответ мой одобрительный кивок, водрузил на лицо очки и начал аккуратно записывать все, что я ему говорил.

Господи, какая бессмысленная трата нашего общего с ним времени! И казенной бумаги, конечно (чаще всего бывало, что ближе к концу месяца – моей личной). Ну, посмотрите, ему ведь, по большому счету, абсолютно всё равно, о чем мы тут беседовали последний час. Какое это имело значение для него (честно сказать, никакого)? По почте пришла повестка, и, прочитав ее в свете моргающей лампы у ящика в подъезде, он сразу пришел ко мне. И не потому что очень хотел, а просто сильно боялся. Не меня конкретно, а силы Закона. Руки у Закона длинные и загребущие, и в состоянии причинить кому угодно немало беспокойства.

Собеседника моего не особо волновало: правильно ли я записал его показания, не обманул ли его где следователь. Он молча все подписывает, не глядя. Знаю, что только об одном он мечтает в эту минуту – убежать из этого кабинета, подальше от меня, от всей это гадкой истории, случайным свидетелем которой он стал (и теперь проклинавший и тот момент, когда решил посмотреть, чем все закончится, и свое поспешное решение дать полицейским номер телефона).

Мне же, с другой стороны, было тоже все равно, обманул он меня или нет.

А когда-то все было совсем иначе! В самом начале вы, молодой и полный энтузиазма, впиваетесь в каждого, кто оказывается у вас в кабинете, в поисках Правды – от обычного свидетеля до самого матерого жулика. Проходит время, люди начинают приедаться, все ситуации и типажи начинают повторяться как в бесконечном кошмаре, и вместе с опытом у вас начинает вырабатываться шестое чувство, ваш внутренний полиграф, который практически без ошибок подсказывает, насколько же этот человек, что сидит у вас в кабинете, честен с вами.

А потом отпадает и желание свой внутренний детектор лжи включать, и следом начинает давить на вас неподъемным грузом тяжелое равнодушие ко всему, и, в первую очередь, к себе самому. До Правды дела больше нет, остаются только рабочие моменты, состоящие из одних глупостей, таких как: задавать однотипные вопросы и записывать соответствующие ответы на них, переводя ради этого дела несколько пачек бумаги.

Работники отдела кадров называют это выгоранием. Что-то вроде профессиональной болезни, присущей бедным следователям Управления. И как настоящая болезнь, выгорание бывает и разной степени тяжести: от непродолжительной хандры до настоящей депрессии.

Глядя на все это через достаточно продолжительную призму времени, я бы скорее назвал бы это не формой психологического расстройства (в широком смысле), а профессиональной деградацией.

Охота за высшими благами, вроде Правды и Справедливости, разоблачение жуликов, сбор доказательств, и прочее, являются в этой работе вещами второстепенными, задним фоном для игры главного актера. А игра этого мерзкого персонажа заключается в том, чтобы соблюдать многотысячные формальности, закрепленные в тексте Закона. Каждое движение и действие любого участника нашего процесса, от подозреваемого до судьи, любое их слово – все имеет свой установленный порядок и форму. Ну и, конечно, свою лепту в этот спектакль вносит и соответствующий реквизит – тонны бумаги и литры чернил, куда же без них. Десять подписей поставьте тут, пару печатей там, штамп вот здесь не забудьте, в верхнем углу...

Как вы уже поняли, что-то начало ломаться в моей строгой системе, на постройку которой было потрачено столько сил и времени, и в рамках которой я изо всех сил старался существовать. Пять лет учебы, вступительные экзамены, бесконечные тесты, психиатры (по одиночке и целыми комиссиями), испытания полиграфом – все они проверяли меня, испытывали на прочность. «Ты точно готов, может быть, это не твое?», – спрашивали они меня без конца. Гордо я задирал голову и ответом всегда было громкое и уверенное: «Готов». Ну а теперь, спустя время, выходит, что правильный ответ был «Нет»?

Много чего из этого выходит. Словами тяжело объяснять, даже несмотря на странное жжение в груди, призывающее все рассказать вам в мельчайших подробностях. Медленно, кирпичик за кирпичиком, расшатывается такая твердая и надежная стена, но до последнего кажется, что все хорошо, несколько трещин на лицевой стороне – это еще не беда. А потом наступает один прекрасный момент (вы можете этого даже и не заметить, чаще всего так и бывает), и стена наконец-то падает. И пока оседает облако пыли, вы, протерев от удивления глаза, смотрите – что все это время за ней скрывалось.

А ничего хорошего за ней, к несчастью, и не было. Разные по высоте и объему горы бумаги, захватившие каждый стол у вас в кабинете, и никогда не заканчивающиеся. Ведь не успеете вы раскидать одни папки по кабинетам многочисленных начальников и прокуроров, как их места сразу занимали другие.

Водоворот бумаги и текста, рождающий со временем в душе каждого следователя тупое равнодушие, в моей родил чувство бесполезности моей жизни. Зачем я этим занимаюсь, почему я к этому так стремился? Ведь я печатаю и печатаю, подписываю и подписываю, и ничего не остается после меня!.. Неподъемные папки с уголовными делами, незамысловатые приключенческие рассказы, которые я писал в свободное (редко оно бывало) от работы время «в стол» – вот и все мое наследие миру.

Скажу честно, мне никогда не хотелось накормить всех и каждого на белом свете, и никогда я об этом не думал, но мечтал я стать Настоящим, перестать быть просто фикцией, как эти бумажки, которые я печатал десятками каждый день! Как Солженицын, я мечтал променять труд лагерного придурка, такой пустой и бесполезный, на создание чего-то настоящего, чего-то такого, что можно будет потрогать руками, понюхать, а, может быть, даже и съесть!

* * *

Прошло еще какое-то время, и настала и моя очередь окончательно выгореть. Нелегко было расставаться с тем, чему посвятил не один год своей жизни, но вот что интересно – скучал я только по людям, а не по своему тепленькому местечку (кому как) или громкой должности. Живые люди, самые разные, и хорошие и плохие (и первых, несмотря на специфику профессии, все равно было больше), богатые и бедные, умные и глупые, нравственные и распущенные, и прочие-прочие: настоящий калейдоскоп человеческих душ, от которых мне пришлось оторваться и оставить следующему молодому энтузиасту, что меня заменил, еще не успел я забрать из кабинета свои вещи.

Исчезло чувство уверенности в завтрашнем дне, которое раньше всегда было со мной (завтра точно не посплю, и есть будет некогда, но послезавтра жалование, и это тоже точно), но наконец-то появилась свобода: я был предоставлен самому себе. Никаких начальников, утренних совещаний и статистических карточек в конце месяца. Какое-то время, по старой привычке, я не мог отделаться от желания искать похожую работу (обязывало соответствующие образование), но, в конце концов, и оно сошло на нет. Все предложения на рынке труда для такого «специалиста», как я, были как под копирку, и заключались в том же кошмаре, от которого я только что пробудился: бумажки, бумажки, и опять бумажки, никакого просвета.

Работу найти все не удавалось. Деньги потихоньку заканчивались. Родители, видя мое положение, стали зазывать меня работать к себе. Бизнес их крутился в области торговли, а, еще точнее, сельского хозяйства – перепродажи муки, круп, комбикормов для сельскохозяйственных животных, подсолнечного масла, сои. Я не сильно хотел этим заниматься, душа к торговле не лежала от слова совсем. Но других вариантов на горизонте пока не было, и пришлось соглашаться.

Вновь приходилось учиться, и учеба эта шла не так успешно, как та, самая первая. Не было чувства того, что я нахожусь на своем месте, какой-то внутренней уверенности в своих действиях. Продажи не шли, весь бизнес держался только на старых клиентах, да и те начали потихоньку нас покидать, перебираясь ближе к настоящим производителям. Что и говорить, для посредников в оптовой торговле наступали тяжелые времена. С нами продолжали работать всего двое клиентов с Дальнего Востока, которые закупали через нас корма для своих хозяйств.

Положение становилось совсем печальным, мы это прекрасно понимали, но что можно было сделать? Стараясь удержать последних клиентов, мы бросили все силы на изучение этого «комбикорма», и как-то, за ужином, обсуждая марки наших местных производителей, прозвучала за нашим столом совершенно безумная идея: зачем продавать чужое, краснеть за него, выслушивая от клиентов претензии по качеству, на которое мы никак не могли повлиять, если можно взять и произвести свое? Свое!

 Представляете масштаб того, что произошло в наших головах после того застолья? Просто так взять, и на ровном месте, ничего не зная и не умея, создать настоящий завод! Но где что покупать, как ставить, где ставить? Как и где найти землю, здание, какими они должны быть, какое оборудование лучше? А где искать специалистов, рецепты кормов, запчасти, сырье... Кошмар, как много вопросов на первых порах, и как мало ответов!

Спустя почти семь лет я могу написать по всем вышеназванным вопросам (и еще паре сотен) небольшую книгу, и положить ее к себе на полку в единственном экземпляре (зачем плодить конкурентов?). А тогда, когда все только начиналось, пределом наших (точнее говоря, моих) возможностей было задавать бесчисленные запросы в интернете. Дополнительную сложность создавало то, что я понятия не имел, как правильно поставить вопрос, чтобы получить на него ответ.

Желающих подсказывать нам не было, учебники помочь ничем не могли, да их и в природе не существовало. И, несмотря на все, я получал настоящее удовольствие от этого процесса. От состояния слепого котенка, который сам не знает, куда тычется своим носом. В сравнении с умирающей нашей торговлей, это занятие мне нравилось куда больше.

С энтузиазмом принялся я за дело, зачитывая до дыр немногочисленные статьи в интернете, пытаясь собрать всю разрозненную информацию из различных областей во что-то понятное и целостное. Получившийся Франкенштейн стал нашим первым настольным пособием по организации промышленного производства в современной России (опять же, в единственном экземпляре).

Мы начали делать наши первые неуверенные шаги – выбрали и купили здание в райцентре, подальше от нашего города, так как нам было жизненно необходимо иметь под боком много дешевого сырья, а в городе трейдеры продавали его нашим конкурентам втридорога. Через несколько месяцев в нашем помещении появилась первая производственная линия (совсем маломощная, но все равно вспоминаю ее с улыбкой), набирались первые работники, настоящие деревенские мужики, среди которых, к сожалению, светлых голов, способных «вести» производство было немного (так мы узнали о дефиците профессиональных кадров в отрасли, а, казалось, возьми любого сельского жителя, и он должен в отличие от нас, городских, знать про это все).

Много чего интересного можно вспомнить. Рабочий кабинет в машине (нет еще нормальных «сидячих» офисов рядом с нашим магазином, да и самого здания магазина еще нет, построим только через несколько лет), бешеную возню с монтажом оборудования, так как благодаря рекламе уже успели нахвататься заказов, первый рейды проверяющих органов, неизбежно заканчивающиеся штрафами. («Давайте ограничимся предупреждением, мы же только начинаем работать, все в первый раз, все наладим и исправим, обещаем», – говорим мы. А инспектор в ответ: «Да что вы говорите? А штрафы кто платить будет, пока вы все тут налаживаете? Вообще вас закроем, пока все не исправите!»)

Производство – бесконечный круговорот проблем и суеты. Но есть во всем этом одна прелесть, та самая, которую я на службе своей получить не мог, но о которой так сильно мечтал – понимание того, что ты делаешь что-то важное, приносишь людям настоящую, материальную пользу! Приятное, разливающееся по жилам как вино чувство, что ты больше – не пустое место, которое изводит по несколько тысяч листов бумаги в месяц ни на что! В своих глазах ты наконец-то становишься Человеком! И да, именно так, с большой буквы!

Голова постепенно пополняется новыми знаниями, десятками технологических схем и рецептов, руки учатся держать что-то тяжелее подарочной ручки «Паркер» и кипы бумаги. Но самая интересная перемена с тобой происходит еще позже, когда начинаешь совершено по-другому смотреть на такой важный мировой процесс как «производство-потребление». Одни производят, другие поглощают, ничего сложного, верно? Подумайте сами, это ведь такая ерунда, производство кормов для животных, просто ничто в сравнении со строительством ракет или производством лекарств. Но откуда-то ведь взялся этот сочный и великолепно пахнущий стейк на вашей тарелке, а когда-то он был живым, что-то жевал, простаивая свои дни в стойле в ожидании неизбежного. А именно благодаря корму (может быть, даже и нашему), но и не только ему, конечно, оказалось это самое мясо у вас. Орудуя ножом и вилкой, отправляя в рот кусок за куском, задумываетесь ли вы в этот момент о цепочке, которую я изложил?

Аналогично ее можно применить ко всему, что находится на вашем столе, пока вы доедаете свой кусок мяса – гарнир, хлеб, чай, вино, тарелки, вилки, ложки, салфетки, скатерть... Смешно сказать, учитывая сколько уже читаю я вам тут нотации, но об этом бесконечном процессе производства и потребления я и сам частенько забываю, не всегда и везде его подмечая.

Тем забавнее иногда бывает, покупая летом на улице стаканчик мороженого, спонтанно, повинуясь непонятному чувству, попытаться проследить его судьбу с самого рождения – на этой фабрике сошла со станка эта хрустящая вафля, на той ферме вечером добыли молоко, здесь изготовили ту самую партию сахара...

* * *

А самое прекрасное чувство во всей этой кутерьме, гордо именуемой «производством», вы испытаете в тот самый момент, когда будут преодолены все начальные трудности и немного уляжется пыль от первых суетливых и неуверенных действий: вы наконец-то сможете дать команду «пуск», и потрогать руками ту самую вещь, ради которого вы все и затевали. До сих пор хорошо помню, как оно накрывало меня с головой в первые недели нашей работы. Про «торжественный запуск» рассказывать особенно нечего, от волнения и восторга все равно ничего в голове не сохранилось, но вот о более зрелых ощущениях охотно расскажу.

Всей семьей мы замерли возле стола рассева, ожидая первый поток продукции. Я стою ближе всех, под ярким светом потолочной лампы, вытянувшись как струна и практически не дышу: бункеры загружены сырьем по новому рецепту, такого мы еще никогда не делали, и не знали, каким получится корм. Парогенератор работает на средней мощности, матрица в грануляторе выкидывает на транспортерную ленту первые гранулы (процесс напоминает работу мясорубки). По ленте гранулы попадают в колону охлаждения и там, немного остывшие благодаря работе пары вентиляторов, сыпятся на стол рассева. Через пару минут, когда мы увеличили обороты, гранулы полностью покрыли плоскость стола, и, словно река, забавно подпрыгивая от вибрации, поспешили к фасовочной линии. Я запускаю руку в этот бурный поток и достаю на «поверхность» небольшую горсть горячего (рука терпит) корма, и начинаю внимательно ее изучать. Хорошая светленькая гранула желтовато цвета с аккуратным краем и небольшими темными вкраплениями подсолнечного жмыха. Приятно пахнет ванилью, специальной добавкой, и свежим хлебом, а это значит, в корме много зерновых. Клиент будет доволен.

Рабочий уже приготовил мешок с этикетом и выжидает, когда накопитель на фасовочной линии будет заполнен продукцией хотя бы на треть. Потом мужичок этот нажимает ногой на педаль, и специально запрограммированные сорок килограмм веса за две секунды наполняют наш фирменный желтый мешок почти до краев, а голубая этикетка с наименованием продукции и прочими данными, зашивается вместе с тарой. Далее следует контрольное взвешивание мешка — электронные весы показывают «40.10 кг» (комбикорм плюс вес мешка), все сделано правильно. Корм готов, но он еще слишком горячий, и ему необходимо отлежаться на холодном металлическом складе хотя бы одну ночь, прежде чем его можно будет перевозить. А уже через сутки мы погрузим его в железнодорожные вагоны, фуры, и контейнера. И сотни тонн корма поедут или поплывут в самые разные уголки нашей страны (Мурманск, Усть-Кут, Якутск, Южно-Сахалинск), и не только нашей (Казахстан, Узбекистан, Иран).

Каждый из нас пришел в эту сферу своим путем, иногда из совершенно чуждых производству областей. У нас очень разные навыки и познания, жизненный опыт, и даже предрасположение к работе: кому-то без разницы на чем он будет зарабатывать деньги, на медицинских бинтах или чехлах для телефонов, а кто-то предпочитает принципиально держится только одной сферы, фанатично изучая ее вдоль и поперек. Почти все мы ставим главной целью добычу денег, но среди нас есть и те, для кого рубль и вовсе не приоритет, а скорее просто средство, чтобы получать от работы самое главное – удовольствие. (Таких, конечно, меньшинство.)

Мы все очень разные, у нас разные цели и амбиции. Но и схожих черт у нас предостаточно: мы полюбили не иметь над собой «начальника» (клиент может быть еще хуже, но рекомендации друзей и знакомых – «устал от начальника – иди в бизнес, сам на себя работать будешь» – об этом умалчивают, знание придет с опытом), мы всегда развиваемся и ищем что-то новое, без этого в нашем нелегком деле просто не выживешь.

И еще мы каждый день меняем мир. Совсем по чуть-чуть, не придавая этому большого значения. Кто бы мог подумать, что такой маленький человечек как я, со своим крошечным цехом в сибирской глубинке, могу влиять хоть на что-то? В масштабе целой планеты я – капля в море, но если внимательно приглядеться, то рядом со мной появляется еще одна капелька, и еще одна, и еще несколько десятков тысяч таких. Все вместе мы превращаемся в море, покрывающее карту даже на тех участках, где воды и без нас хватает. Преследуя свои цели, благородные и не очень (к каким отнести желание получать прибыль?), мы делаем мир лучше и удобней для вас. И для себя, конечно.