Июнь-мальчишка пробежался по улицам города теплым рассветом, заглянув-юркнув солнечным лучиком в каждое оконце и витрину; одарил щербатой улыбкой день грядущий, да расцеловал в обе щечки девушку-красавицу на крыльце пекарни № 101. Ах, эти питерские плюшки!

– Ах, эти веснушки, – сокрушалась Надя, разглядывая себя в зеркало, – Саша, завтракать! Бабуля! Мам, пап, плюшки горяченькие, хотя бы с собой возьмите.

Румяная, крепко сбитая, всегда веселая и смешливая, вся в отца, и такая непохожая на аристократично бледных, астеничных мать и брата. Надя уже год как закончила аграрный университет, и с удовольствием помогала отцу в фермерском бизнесе. Брат Саша же унаследовал и взгляд с поволокой, и меланхолию Астаховых, – маминой питерской родни. Учился также в аграрном, по настоянию отца, но тяготел скорее к изобразительному искусству, нежели к семейному бизнесу.

Астаховы очень гордились своим дореволюционным прошлым. В историях бабушки, Виталины Всевлодовны, фамильное имение масштабировалось, разрасталось десятками комнат и галерей, сияло позолотой багетных рам. На деле же все было куда прозаичнее – имение Астаховых представляло собой небольшой двухэтажный деревянный дом в Гатчине. И с болдинским Пушкинским имением, вопреки фантазиям бабушки, его роднила лишь высота потолков. Из именитых гостей – лишь местный поэт да батюшка.

Виталина Всевлодовна недолюбливала избранника своей Лизоньки, – Ивана, или, как теперь все его величали – Ивана Александровича Гаврилова. Простой до зубного скрежета парень из Астраханской области, говоривший с первых дней знакомства только о селекционных плодах.

– В самом же деле, там бы и оставался со своими отборными сортами томатов! – негодовала Виталина Всевлодовна, – так нет же, в Питер! Елизавету с верной стези увел, так еще и Надюша теперь у нас души не чает в… коровах! Право же, Саша, ну хоть кто-то у нас в разуме!

Иван Александрович лишь снисходительно улыбался на все выпады. Маленький бизнес давно перерос в большое предприятие с садами, хозяйствами и фермами в десятках городов, да и многие Астаховы уже работали здесь, у Гаврилова, занимая ключевые должности.

– Зааааавтракать! – повторила Надя, разливая терпкий кофе по чашкам.

– Вот же крикливая дама. Вся в тебя, Иван, – проворчала Виталина.

– Хвала творцу, Виталина Всевлодовна, хвала! В наших детях мы узнаем себя, – улыбнулся тот, – но мы без завтрака, Надюш. Машина уже ждет. Сань, не забывай, практика с понедельника.

Саша вздохнул. Вот родители уезжают на очередную сельскохозяйственную выставку в Москву, Надя улетала в отпуск в Калининград, бабушка собиралась в Гатчину, в тот самый семейный дом. А ему, как будто по остаточному принципу, досталась наименее интересная, по его мнению, локация – деревня. На деле, конечно, небольшой город Любань, не больше Гатчины, но, скорее, фермерский – там и разместилась одна из их ферм, в которую отец и подписал Саше направление на практику.

– Посиди, порисуй там недельку, да и приезжай в Гатчину, – нашлась с решением Виталина Всевлодовна.

*

Любань встретила алым закатным небом в перистых облаках.

«Облака – что мазки кисти», – подумал Саша и вышел из машины, кутаясь в кардиган. Выдался на удивление холодный для июня вечер. И отчего-то никто его не встречал

– Гаврииииилов! – раздалось из-за спины, – Саня!

Послышался и железный скрежет: на видавшем виды велосипеде к Саше по полевой тропинке ехал Дима, старший ветеринар фермы в Любани.

– Фуф, думал, не успею, – Дима взъерошил и без того непослушные вихры каштановых волос, – да, понимаешь, забыл про твою практику, на рыбалку с утра укатил. А там связи нет, – твой отец только сейчас дозвонился, – встречай, говорит. Дядя Сева же прихворнул тут, – так-то он тебя курирует.

– Да ладно, не маленький, – Саша пожал руку Диме, – сориентировался бы. Давай завтра начнем, мне бы только разместиться сейчас, да помыться.

– Ага, едь за мной. В гостевом домике разместим. Ребята уже и баню затопили.

*

Баня оказалась жарко натопленной, и от веника Саша отказался, наспех ополоснувшись и выбежав скорее на свежий воздух.

– Дим, жарища же невыносимая!

– Сань, летом мы жарко не топим. Так с непривычки кажется.

И все-таки после бани Саша почувствовал себя совершенно отдохнувшим и как никогда чистым. Все здесь буквально дышало чистотой и свежестью: белый куст жасмина у деревянного гостевого домика, отведенного для студента; белая скатерть на кухонном столе, да едва не скрипящее от чистоты белое же постельное белье.

– Какое все… Белое… – зевнул Саша.

– Ты это, не спи. Вот самовар… – начал хозяйничать Дима, расставляя на столе посуду.

– Самовар?!

– Электрический, не обольщайся. Но выглядит вполне аутентично. Местные молоко и сыр – в холодильнике, а вот держи корзинку – девчонки тут пирожки испекли. Все, бывай. Завтра в шесть забегу за тобой.

– Ахахаха, еще и пирожки. Ну, спасибо, конечно. Давай, до завтра.

Саша уснул, так и не поужинав. Кажется, пахло свежескошенной травой и мылом.

Давно он не спал так сладко.

*

– Так, в этом секторе – нормандские, – Дима устроил для Саши экскурсию по ферме, – карусель, каждая дает в среднем по тридцать литров. Это так, для ознакомления, ты же управленец.

Саша уныло брел за Димой, слушая в пол-уха. Совершенно инновационное оснащение фермы его не впечатляло, породы молочных коров ни о чем не говорили, и вообще скорей бы это все уже закончилось.

– Сань, еще три недели, – как будто прочитал его мысли Дима, – бодрее давай.

Три недели на ферме. Да что здесь делать?

Ребята прошли еще два сектора, облачились в белые халаты и перешли в отдел производства.

– О, кстати, а это наша Вера, инженер. Вера, знакомься, практикант Саня, барчук малахольный!

 За письменным столом сидела улыбчивая пухленькая девушка. Русоволосая, голубоглазая и румяная. Возможно, не представь Дима ее по имени, Саша бы и сам понял – это Вера. Та самая.

Какая «та самая»?

Сердце екнуло. Вот так, на раз. Кажется, Дима что-то говорил. И Вера тоже.

А Саша молчал. Молчал и смотрел на нее. В голове – вокализ Рахманинова.

И сердце предательски заходилось каким-то особенным, ранее неведомым ритмом.

– Саша? С Вами все хорошо? Вам ведь с документами необходимо ознакомиться? – Вера смотрела на него своими выразительными голубыми глазами.

Цвета июньского неба.

– Ддда… У меня план производственной практики с собой. В общем-то, нужны все уставные и документация по персоналу. У меня же управление…

– Говорю же – барчук! – рассмеялся Дима, – ну все, Вер, вахту принимай. Студента оставляю тебе.

*

Несколько дней быстро обратились несколькими неделями. Саша познакомился и сдружился со всем персоналом фермы. Люди здесь оказались невероятно дружелюбными, веселыми. Даже всегда по-астаховски меланхоличный Саша начал улыбаться. И не без участия Веры он стал живо интересоваться молочными коровами. Преподаватели, отец и Надя не смогли, а вот Вера заинтересовала.

– Вер, а почему – Любань? – как-то вечером спросил ее Саша.

– В смысле – Любань? Что с ней не так?

– Ну… Маленький же город, по сути – одна ферма. Неужели тебе здесь не скучно? Сразу после питерского вуза и – сюда.

Вера рассмеялась. Заразительно звонким детским смехом.

– Саш, мы же не заключены здесь. Вот у тебя отец – все эти фермы с нуля создавал, оборудование и породы по всему миру закупал, а ты, кажется, не желаешь оценить масштабы. Сейчас на фермах – микробиологи, инженеры, крутые ветеринары. Мы тоже катаемся и по миру, и по России. Знаешь, сколько конференций проводится? А выставок?

Саша неуверенно кивнул. Вера говорила взахлеб, с энтузиазмом. Глаза ее горели. Так говорили и Надя с папой. Просто, наверное, иногда надо увидеть самому – не все объяснишь словами.

Саша увидел. Саша понял.

А Вера говорила:

– Я мечтаю о своей ферме! Бурые швицкие – такие красавицы! Да?!

– Да! – согласился Саша и не из вежливости, а потому что действительно был согласен.

*

В конце июня на ферму приехал Иван Александрович.

Сашу он нашел разговаривающего с коровой.

– Ну вот, научили парня с животными общаться!

– Пааап! – рассмеялся Саша, – моя машина на ремонте. Я тебе на хвост сяду.

– Хорошо, документы проштампую в Питере. На рассвете выезжаем. Все, что нужно, посмотрел?

– Ага…

*

Ехали в тишине. Рассветное солнце окрашивало горизонт причудливой палитрой красок.

– Все хорошо? – решился Иван Александрович.

– Да, было… На удивление здорово. Странно… Кажется, все у тебя на ферме помешанные – нежно влюбленные в свое дело. Как ты когда-то в эти свои томаты и малое фермерское хозяйство.

Иван Александрович остановил машину.

– Так какой вывод, Саш?

– А должен быть вывод?

– У отчета по практике должен быть вывод.

Саша посмотрел на отца, на горизонт, в открытое окно. За окном – поле, на поле – местный скот, коровы пятнистые.

Саша молчал.

– Понимаешь, главное, чтобы человек был в мире с самим собой. Чтобы был счастлив. А счастье, оно как дитя, многого не спросит. Счастье – веснушчатое…

– Веснушчатое, как Надя? – рассмеялся Саша.

– Как Надя, июньское солнце, да лето.

Саша улыбнулся, сощурившись. Вновь вгляделся в горизонт.

А лето – это россыпь первоцветов, золотые колоски ржи, теплый ветер с ароматом аниса; яблочки – молодняк, кислые и сочные; звезды – яркие золотые огоньки; бычки – пятнистые, птицы – певчие. Солнце – жаркое, нежное, лико божье.

Сердце – юное, трепетное, летним июньским солнцем плененное, – гори тем же пламенем, дари то же тепло. Не предавай.