На илл.: Художник Виктор Зелик

В обшарпанной трехэтажке сталинских времен, в отдаленном районе маленького южного города, почти не было счастливых семей. Но как по сигналу, чуть стемнеет, в каждой квартирке загорался теплый свет. В основном, здесь жили одинокие пожилые люди, дом был построен еще до войны. Но если заглянуть на самый верхний этаж, там в квартире 21 можно было увидеть большую, шумную семью из семи человек.

Детей пятеро, все разных возрастов, школьники и студенты, одним словом, «иждивенцы проклятые» – как называл их отец. Он много работал, чтобы прокормить ораву, и, как водится, – много пил. Квартира досталась ему от отца – ветерана войны, тот переписал ее на сына: «Держи, Петр, тебе нужнее! Детей поднимай, жену не обижай» – при жизни отца Петр не пил, держал себя в руках и трудился как мог.

Он работал осветителем в драмтеатре, позже простым рабочим на электронном заводе «Прогресс», а потом волею судьбы попал на пресловутый «Газпром». Радость в семье была неистовой, но недолгой. К тому времени отца в живых уже не было, а детей растить было всё сложнее – Петр сломался и запил, как говорят в народе, по-черному.

Однажды, возвращаясь домой из школы, я увидела у подъезда «козелок», теперь на таких ездит «Полиция», что не меняет сути дела. Кто-то из соседей не выдержал и вызвал наряд: «Петр наш совсем слетел с катушек». И это был, увы, не первый раз… В одну из таких выходок его уволили – раньше времени выгнали на пенсию, не дав доработать до заслуженного стажа пару лет.

Денег в семье стало не хватать, и мать решила выйти работу – долгое время она сидела дома и за столько лет утратила все свои профессиональные навыки, а ведь когда-то она была отличным переводчиком английского языка.

– Мама, ты сошла с ума! – увещевал мой старший брат, – это тяжелая низкооплачиваемая работа, так не пойдет!

– У меня нет выхода, сынок, – она произнесла это, казалось, без горечи и грусти. Работа дворника ее совсем не пугала.

Каждое утро, ровно в пять, еле слышно, чтобы не разбудить свою большую, шумную семью, она тихонько надевала старые леггинсы, удобный свитер, галоши, отцовскую куртку и шла на улицу. В подъезде на первом этаже за дверью прятала большую метлу и металлический веник-грабли – после уборки двора прибирала палисадники. Так, для себя, – за это ей, конечно, не платили.

Дворничество мамы вся семья восприняла как трагедию. Нам казалось, что достигнуто жизненное дно. Старшие только пошли на работу, младшие из учеников превратились в студентов, помощи не жди, но подметать улицы? Просто унизительно.

Но она не грустила. Был у нее все же один верный помощник – кот Шурик, до сих его помню. Каждый день в пять утра, словно деревенский петух, он пробирался к изголовью ее кровати и начинал мяукать. Пушистый бандит не сдавался, пока она не поднималась с постели. Под визг кипящего чайника, который мама с зоркостью бывалого охотника поджидала, чтобы моментально «обезвредить», Шурик лопал вареную рыбу – он по утрам своей жизнью был очень доволен.

Да и она не роптала на судьбу. Каждый день, убирая улицы, она наслаждалась результатом своего труда. Даже в самую ветреную погоду от ее метлы не убегал ни один листок, ни один фантик. А после уборки, словно в награду, она принималась за «уличный сад» – то проредит палисадник, то прополет траву, а то стоит долго, глядя на двор и думает, какие цветы посадить: «Ох, фиалок бы сюда, да боюсь не приживутся. Надо у Антонины узнать, где хорошие семена продают!».

«А твои, что, совсем тебе не помогают?» – не унималась соседка баба Шура из первого подъезда. Каждый день ни свет ни заря она караулила маму на балконе, чтобы провести допрос с пристрастием. Мама только отмалчивалась в ответ. С изяществом солдата почетного караула она бессловесно несла свою службу. Никого из нас она никогда не просила о помощи.

«Вам молоко не нужно?» – выдернул ее как-то из глубоких размышлений смуглый худощавый мужчина невысокого роста. Конечно, это был не бронзовый загар, характерный для теплых южных стран на подтянутом теле. Скорее, отпечаток долгого пребывания на палящем солнце и тяжелого физического труда. Молочник Андрей был явно потомком татаро-монгольского народа, захватившего в свое время астраханские земли, имя это ему не шло. Но молоко у него было вкусное, и вскоре мама познакомила его со всеми соседями, надолго обеспечив Андрея постоянным клиентами – истинными ценителями кисло-молочной продукции из села Камызяк.

«Труба!» – закричал однажды кто-то прямо за маминой спиной, когда она очередной раз наводила порядок на улицах нашего двора. «Труба у вас протекает. Скоро придет каюк!». Так мама познакомилась с дядей Ваней, отличным, да что там говорить, лучшим сантехником нашего района. Привела его в управляющую компанию и уговорила принять на работу. Он и по сей день безотказно приходит в день опрессовки и внимательно следит за степенью сухости нашего подвала – дядя Ваня очень ответственный и очень хороший человек.

В какой момент она перестала подметать двор? Я не помню. Скорее всего, я тогда уже училась в институте. Столько лет, идя со школы домой, я боялась, что мама метет улицы. Конечно, это был не мой стыд – мне просто не объяснили, что все профессии нужны. В школе мы не уважали уборщиц, презирали трудовика и смеялись над охранником. Не помню ни одного урока, посвященного этим сферам человеческой деятельности. Почему-то принято считать, что если человек работает руками, а не головой, то с ним что-то не так. Что раз он соглашается на такой труд, значит, сдался, значит, ничего больше не умеет, пал на самое дно. Откуда это?

Большую часть детства и юности я стеснялась маму, не понимая, что ее работа ничем не отличается от любой другой. Но на каком-то интуитивном уровне я верила, что она делает что-то очень нужное, и знала, что делает она это очень хорошо.

Иногда я задавалась вопросом, почему она не выбрала что-то другое. Она все еще могла работать репетитором, скажем, в начальных классах, могла быть няней, а, может быть, даже учителем в школе. Но только сейчас, когда я уже сама мама, я задаю себе другие вопросы. Например: «А что полезного для людей сделала я?»