Темная ночь, хоть выколи глаз. Громада обогатительной фабрики светится кое-где желтыми огнями окон. Главный корпус чуть заметно дрожит, как от землетрясения. В безлюдном машинном зале вращаются с ровным гулом массивные стальные цилиндры-мельницы.
Операторная пахнет металлом и косметикой. Перед пультом замысловатой конструкции в просторном светлом помещении находится длинная стена измерительных приборов.
За космическим пультом сидят двое: мастер Нина Васильевна, лет двадцати восьми, и совсем юная девушка-оператор Наташа.
Мастерша очень хороша собой. Синяя спецовка сидит на ней, как выходной костюм. Нина вполне сошла бы за манекенщицу, если бы не куртка, застегнутая до подбородка. И не холодные глаза на серьезном лице.
Наташа выглядит живее, но приятное впечатление слегка портят очки. Фирменная блестящая оправа совершенно ей не идет. Пока никто не подсказал Наташе, что оправа к диоптриям должна быть как можно тоньше, изящней.
Наташа снимает очки, щелкает тумблером на панели селектора и говорит в микрофон на телескопической стойке: – Минус, минус.
Насосная гудит моторами. Огромную бетонированную площадку в переплетении труб сотрясают множество мощных насосов.
Не спеша и покуривая, разбитной симпатичный Ярославцев подходит к ящику селектора на столбе.
– Да, поющие насосы на проводе, – Ярославцев в перепачканной робе томно отвечает, словно заморский принц.
Он машет рукавицей напарнику: – Бегом! Животики малец порвем!
– Сережа, добавь маточника на пятой, – доносится из говорящего ящика.
– Сей момент, Наташа, – Ярославцев ласково воркует, затем пускается в бег на месте, якобы к заглушке. Он с трудом крутит воображаемое колесо, поворачивается, опять фейково мчится, и совсем запыхавшись, спрашивает: – Ну, как, хорошо?
Наташа щурится на шкалу прибора: – Еще немного, Сережа.
– Только для тебя, дорогая! – Ярославцев повторяет пантомиму. Напарник корчится от смеха на стуле.
– Всё, хватит, спасибо!
– Есть! Так точно! – Ярославцев отдает честь по-военному, и работяги ржут уже оба, хватаясь за бока и приговаривая: – Ой, больше не могу!
Мастер Нина Васильевна закрывает журнал и притягивает к себе хромированную змею микрофона: – Натешились, работнички? А теперь в темпе откройте маточник до конца на всех секциях.
– Пол? Замели! – Ярославцев оглядывается, вертится флюгером, но вокруг одни насосы. – Вот бабулька на нашу черепульку!
– Бу-зде! – На фабричной преисподней труженики вооружаются увесистыми ключами.
– А вы, Ярославцев, получите взыскание за нарушение тех-дисциплины.
– Да это любовь! – восклицает напарник.
– Ага, до гроба – кто кого вгонит.
Операторная жужжит неоновыми лампами.
– Надень очки, ты на глазной работе, – Мастерша скользит взглядом по приборной панели. – Ты что думаешь, он сквозь стены видит, какая ты красивая?
– Чувствует… – Операторша краснеет и склоняется ниже над таблицей.
– Издевается он, а не чувствует. И вообще он влюблен не в тебя, а в меня, и по самые кучеряшки.
– Вы же старая! – вскидывается Наташа.
– В том-то и дело. Сейчас неравные браки в моде. Мужик ленивый пошел. А тут подвернулась разведенка с ребенком, с чудесной квартирой, высокой зарплатой и перспективой карьерного роста. Ничего не надо делать – не работать, не детей заводить – все готово!
– Он не такой…
– Так и я не такая – у меня ребенка нет.
В закутке дежурного слесаря качается пелена сигаретного дыма.
За столом играют в карты двое рабочих: слесарь пенсионного возраста Вараскин и помощник машиниста мельниц, студент-заочник Минин.
Вараскин жует спичку, Минин – папироску. Перед ними стоит пластмассовая каска с мятыми полтинниками и сотнями внутри. Идет азартная игра на мелкие деньги.
Напротив плотный, почти лысый коротышка, «мельник» Чехов устраивается продолжительно отдохнуть. Он вставляет, по своему обыкновению, ладони в подмышки и ложится на длинную деревянную скамью.
– Только к стенке повернись, – говорит Минин, – а то будешь «зайчиками» слепить.
– Сейчас будет убийство, – сладко мямлит Чехов.
– Нас-то убить не трудно. Ты бы мастерицу пригрел, вот это да!
– Всем достанется…
– Эх, что я тебе устрою! – Вараскин шлепает картой по столу.
– Устроишь, когда пацана родишь, бракодел, – Чехов вставляет сонным голосом.
Зуммерит стационарный телефон. Вараскин поднимает трубку: – Дежурный слесарь. Слушаю.
– Дайте мне Чехова, – приказывает из операторной Нина Васильевна.
– А-а, его здесь нет, – отвечает Вараскин.
– У вас так много гостей, что трудно отыскать?
– Никого у меня нету. Вон я и всё, – Слесарь делает рукой колесо.
– Что, Вараскин, ослепли на старости. В двух метрах ничего не видите? Или, может, туман в голове?
– Вы мою голову оставьте в покое! – обижается Вараскин. – Я её, когда надо было, от пуль не прятал!
– Тогда будьте любезны, не прячьте ее и от Чехова!
Вараскин бросает трубку на рычажки:
– Ведьма!
Минин весело заявляет:
– Антон Палыч, ты чё там присох? Нина тебя требует. Иди, а то сюда припрется.
Чехов принимает вертикальное положение:
– Завтра приношу мешок мышьяку и пуляю ей в суп!
– С самолета, – добавляет Минин, – чтоб наверняка!
– В других сменах как? Попахал – отдохни, – Чехов выходит из слесарки с закрытыми глазами, как лунатик. – Верная же примета: «мельник» спит – всё на мази! Ох, чует моторчик, хана спокойной праце…
Оглушительно воет сирена. Красная лампочка яростно мигает на пульте.
С двух концов машинного зала бегут навстречу друг другу Минин и Чехов. На ходу они опускают вниз рубильники на силовых щитах, и тяжеленные мельницы, еще провернувшись по инерции, останавливаются.
В главном корпусе воцаряется непривычная тишина.
Начальник смены Григорий Петрович Бабаков нарезает круги по операторной. Ему лет сорок. Он мал ростом, худощав и очень подвижен.
– Встал солеотвал. Обрыв конвейерной ленты, – докладывает начальнику мастерша.
– От цирк, а вторая нитка на ремонте! – Бабаков вонзает кулак в ладонь и шагает взад-вперед перед пультом.
– Я поехал с ремонтниками, может, быстрей запустимся, – Он кладет руки на плечи мастерши и заглядывает ей в лицо. – Ну, а вы, Нина Васильевна, уж будьте добры, еще поруководите тут за меня.
– Как прикажете, Григорий Петрович.
– Не как прикажете, а как попросите!
– Тогда я вас тоже попрошу! – Нина указывает жестом, что шефу пора на выход.
– Держите тут оборону, Нина Васильевна! – Довольный начальник Бабаков убегает ударно чинить конвейер.
За дверью операторной Бабаков сталкивается с Чеховым, он обнимает его и по-дружески впаривает задачу:
– Слушай, Саша, пока стоим, сделай слив на третьей. Там сильно льет. Вараскина возьми с собой, а?
– Хорошо, считайте, сделано, – Опешив, Чехов жмет плечами.
– Ну, спасибо! Полетел отвал настраивать! – Начальник отчитывается на радостях и сноровисто сбегает вниз по железной лестнице.
Воператорной стрелки в окнах приборов застыли на цифре ноль.
Наташа с блокнотом стоит у самописца. Ей надо записать точное время старта.
Необыкновенно собранная и уравновешенная Нина Васильевна сидит за пультом перед микрофоном. Она щелкает тумблером: – Отвал.
– Да, отвал слушает.
– Запускаем фабрику. Распоряжение Бабакова: пока не завулканизируют ленту, будете сбрасывать шлак на пол транспортного коридора.
– А куда потом будем прятать завалы от инженера по тэ-бэ?
– Завалы уберем. Снимем всех, и до конца смены даже подметем.
– Добро.
Наташа подходит к пульту. Она смотрит на мастершу осуждающе и даже враждебно.
– Работай, – Нина поворачивает к ней микрофон.
– Не буду! – Наташа цепляется пальцами за спинку своего стула. – Григорий Петрович никаких распоряжений не давал. А вам я не подчиняюсь!
Нина Васильевна бесстрастно возвращает микрофон в прежнее положение: – Внимание! Запускаем первую секцию.
– Вы бы ему хоть позвонили! – Истеричный Наташин крик разносится по всей фабрике.
– Это невозможно. Он мобильник отключает, чтоб дирик не лаял под руку.
– Но вы же его так затираете! – всхлипывает сердобольная девчушка.
– Конечно, если об этом так широко информировать…
На пульте зажигается лампочка вызова. Далекий металлический басок надсадно гремит: – Повторите, у меня динамик хрипит.
– Запускаем вторую секцию! – Обезумевшая операторша Наташа кричит сквозь слезы.
И опять на дне гигантского ангара вертятся гулкие цилиндры – мельницы. Высоченный фабричный корпус охватывает обычная еле заметная вибрация.
Сизый голубь прохаживается по ограждению самой верхней отметки. Он важно наблюдает за вращением стальных махин внизу.
В маленькой фабричной столовой не протолкнуться. На стенах висят медные чеканки с изображениями разных яств: крабы, ананасы, кабанья морда, бутылки вина, пироги и шашлыки. Говорливые работяги поглощают более прозаическую пищу. Красавица-мастер сидит за столиком одна, обособленно от остальных. Она даже ест солидно: беззвучно и не спеша. В то время как народ вокруг весело гремит приборами и железной посудой, хохмит и перебрасывается сальностями.
– Можно? – Начальник смены грохает поднос на мастершин стол.
– От черт! – Он развозит по подносу тарелкой расплескавшийся гороховый суп. Нина оперативно вытирает лужу салфеткой.
– Спасибо, – Бабаков принимается глотать обед и частит между жеванием и дутьем на горячее: – Спасибо, Нина Васильевна, хлюп, нашли отличный выход!
– Извините, Григорий Петрович, само вышло.
– Не совеститесь, хлюп, Вы, Нина Васильевна, из последнего ряда директора затмеваете, хлюп, – Бабаков подвигает к себе второе. – Я давно ему говорил, что вам пора дать смену.
– И что он? – Нина откладывает вилку.
– Сказал, в наших фьордах лайнеру нужен буксир. То есть вы руководите фабрикой, я – вами. Чего не хватает мне, даете вы, а чего не хватает вам – даю я.
– Но мне ничего вашего не надо! – Нина Васильевна гордо распрямляется на стуле, убирает за ухо густую непослушную прядь.
– Не вам, а производству! – Бабаков не замечает надвигающейся грозы.
– Производству вы и вовсе вредны! – Ее глаза загораются огнем. – Развели панибратство, дисциплина упала.
– Вы так считаете? – Бабаков забывает о еде.
– Вы слишком… как все. А лидер должен качественно отличаться! – Она подняла вверх вилку с кусочком мяса.
– И какое же это качество?
– Главное для времени. Дворян сменили дельцы, горлодеров – рэкетиры с шокерами. Надо быть жестче, пока всех нас не заменили на роботов.
– По-вашему выходит, надо быть бездушной машиной! – Бабаков отправляет в рот кусок шницеля. – А не рано ли? Вот и атмосферка у нас на измельчении нервозная. Мягче надо быть с людьми. Они не машины.
– Я слежу за внутренним климатом, все под контролем, – Мастерша пьет компот из фруктов. – В труде, как и в спорте, без здоровой власти не установили бы ни одного рекорда.
– Может, вы и правы, может быть, – Начальник смены одним махом выливает в себя весь стакан сока. Он смотрит на часы и говорит, уже убегая. – Отправляйте на отвал своих, я произведу дальнейшую мобилизацию.
В машинном зале привычно бухают стержни в крутящихся мельницах. Идет перманентное измельчение руды.
Ярославцев, Минин и Вараскин восседают на спаренных стульях напротив третьей мельницы. Рядом на столбе висит коробка селектора. Курящие Сергей и Минин дымят. Слесарь Вараскин ковыряет спичкой в зубах. Тут же и Чехов. Он жадно пьет из крана воду, подставив под струю широкую ладонищу, моет резиновые сапоги, потом – руки.
Мастерша в блестящей синей каске подходит к рабочим подчеркнуто бодрым шагом.
– Вы все, конечно, уже в курсе, – Нина Васильевна бойко начинает трудный разговор.
– Конечно, – Забрызганный Чехов присоединяется к компании.
– Значит, задача вам ясна. Нужно срочно убрать завалы на отвальном конвейере. Вооружайтесь, – Начальница указывает на составленные у металлической опоры лопаты, – И вперед! Там будет Григорий Петрович, а я буду управляться за вас здесь.
– Мне очень жаль, – медленно говорит Чехов. – Я не могу покинуть свой участок. Инструкция!
– Видите, он весь мокрый от жалости, он просто опасен! Это страшный источник заразного о-эр-зэ! – возмущается Минин.
– Помолчи! – Мельник машет рукой на юмориста. – Не могу я. Знаете, случится что-нибудь с мельницами, не дай Бог, подшипник сгорит – за всю жизнь не расплачусь! Да и еще не поспал я и часика. Устал, как убитая собака…
– Вот-вот, у вас в слесарке все время спячки и праздники, там вы все можете!
– В слесарке мы бываем строго по делу!
– Теперь все свои дела можете сдать в архив! А вы, Ярославцев, идете?
– Я тоже не могу. Хозяйство – во! Напарник – ноль! – Ярославцев сопровождает высказывание красноречивыми жестами. – И взыскание я сегодня уже получил. Если мотор в насосе крякнет – останусь ваще без премии.
– Ясно, – Мастер Нина резюмирует отвердевшим голосом, – А вы?
– У меня от движущейся ленты кружится голова! – юродствует Минин.
– А от мельниц не кружится?
– От мельниц наоборот: они кружатся, а я движусь.
– Подальше, да?
– Ага, в слесарку.
– И что там?
– А там – карты, вино, девочки! А потом вы: лечь-встать, лечь-встать, лечь-встать – нехорошо это. Беззастенчиво даже как-то!
– Ты верен амплуа, ясно, – Сжатые кулаки обозначаются в карманах в итээровской куртки. – А вы, Вараскин, что молчите?
– А чего говорить, – ворчит под нос дежурный слесарь, – тоже мальчика нашли лопатой махать.
– Ну, хорошо, – Нина Васильевна ударяется в агитацию. – Вы понимаете, что если бы фабрика встала на полтора часа, то полетел бы план, и вся наша смена пролетела бы мимо премии?!
– Правильно! – Ярославцев горячо соглашается с мастершей. – Так теперь-то зачем? План – в карман, и ваше – наше!
– Значит, не хотите… – Мастер Нина тяжело смотрит на подчиненных. – Я знаю, чего вы хотите! Все участки выйдут, а вы – нет. И тогда наверху скажут: она везде нос сует, а со своими справиться не может. Или еще хуже: горы шлака наворочала, а своих не дала!
– Да что вы, Нина Васильевна, – Чехов машет на начальство. – Никогда такого не было, чтобы все поголовно выходили на авралы!
– Значит, первое… – Мастерша отворачивается от рабсилы, прикусывает губу и смертельно спокойная поворачивается назад.
Подчиненные молча изучают пол и далекий потолок. Только представитель «минуса» нагло смотрит глаза в глаза и бесстыдно лыбится.
– Хорошо, сидите… – Нина Васильевна бросает одним дыхом. – А вас, Ярославцев, прошу со мной…
Она что-то не договаривает и устремляется к спасительной лестнице, ведущей через этажерку отметок до самой крыши. На ходу она сдергивает с головы нелепую каску и дальше несет ее в руке. Гордая амазонка-брюнетка с вихрастым каре невольно волнует мужиков. Все приклеиваются взглядом к красотке.
– Парня в горы тяни – рискни! – Хронический весельчак Ярославцев запевает во все горло и катапультируется со стула.
– Один подвинулся, – Минин чешет висок.
Ярославцев быстро догоняет начальство на узкой железной лестнице. Мастерша ходко поднимается впереди. Сергей Ярославцев беспрестанно хватает ее за локоток на поворотах и не закрывает рта: – Это вы правильно, Нина Васильевна, верно выбрали. Здесь я – гроб и могила. Взятка – дело наказуемое, лучше без лишних глаз! Но предупреждаю, мы хоть в кино не ходим, но телик сечем – так что без обещаний, бабки тупо вперед!
Взъерошенная и бледная Нина несется мимо флотационных ванн с красной соляной жижей.
– Поворот! – Паяц не отстает ни на шаг. – Одобряю! Верный выбор.
Коллеги скрываются в кабинете дежурного слесаря. Она останавливается посередине комнаты.
– Апартаменты роскошны, как отель «Хилтон», – Ярославцев в охотку, после нелегкой погони, разваливается на скамейке.
Мастерша стоит перед ним с мукой на лице. Она тяжело дышит, сверлит его глазами, полными слез.
Вдруг она решительно расстегивает куртку, чуть не обрывая крупные пуговицы.
– Что вы, Нина Васильевна, – Ярославцев подбирается от испуга на полати. – Это же просто шутка!
Брюнетка-вамп так же яростно расстегивает три пуговицы на рубашке.
– Да жарко здесь, – Она гримасничает лицом, чтобы сдержать слезы, и плюхается на сидение рядом с насмешником.
– Поэтому здесь и спят в ночную смену, потому что тепло…– Красный и окаменевший Ярославцев говорит почему-то тихо и хрипло.
И Нина Васильевна безвозвратно теряет всякое представление о происходящем. Она утыкается лицом в грудь обидчика, теребит пальцами его грязную спецовку, плачет и причитает: – Сережа, ну!.. Ну, сделай хоть что-нибудь!..
Они нежно целуются, он засовывает руку ей под бюстгалтер, мнет упругую грудь.
– Нет!! – Ярославцев отскакивает от знойной мастерши, дыша как паровоз. – Не здесь. Тут проходной двор. Нас застукают, пойдут сплетни, это для тебя плохо…
– Встретимся в выходной у меня, хорошо? – Нина быстро поправляет лифчик, застегивается на все пуговицы.
– Лады… Ну, пойду возглавлю наших архаров. Расчистим завалы, будь спок.
– Иди, родной. Я тут все проверю и тоже подтянусь.
Счастливо сияя, как самовар, Ярославцев летит вниз поднимать воинство на труд и подвиг.
Нина стирает платком влагу со щек, надевает на лицо маску серьезной грымзы и браво шагает командовать в операторную. На ходу она трезво размышляет: «По старичку Фрейду, все устремления человека преследуют одну цель – удовлетворение сексуальных желаний. Видимо, психиатр категорически прав. Надо будет изучить поглубже науку. Она полезна для управления производством. Сначала не знаешь, где найдешь верный путь. Но вдруг меня осенило… И Сережа мне давно нравится… Нет, все удачно сошлось. Только бы он меня не выдал… Хотя пусть все и узнают. Что с того? Карьеру построю, стану начальницей, золотой шефиней – откручу потом романчик назад…»
А над фабрикой розовеют серое небо и белые дымы. Запоздало гаснет цепочка огней, пробежавшая по туманной равнине в соляные горы. И на мокром шоссе испаряется вместе с утренней дымкой оранжевый автобус.
Комментарии
Комментариев пока нет
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий