Алхимия управления

Источник илл.: phonoteka.org

Темная ночь, хоть выколи глаз. Громада обогатительной фабрики светится кое-где желтыми огнями окон. Главный корпус чуть заметно дрожит, как от землетрясения. В безлюдном машинном зале вращаются с ровным гулом массивные стальные цилиндры-мельницы.

Операторная пахнет металлом и косметикой. Перед пультом замысловатой конструкции в просторном светлом помещении находится длинная стена измерительных приборов.

За космическим пультом сидят двое: мастер Нина Васильевна, лет двадцати восьми, и совсем юная девушка-оператор Наташа.

Мастерша очень хороша собой. Синяя спецовка сидит на ней, как выходной костюм. Нина вполне сошла бы за манекенщицу, если бы не куртка, застегнутая до подбородка. И не холодные глаза на серьезном лице.

Наташа выглядит живее, но приятное впечатление слегка портят очки. Фирменная блестящая оправа совершенно ей не идет. Пока никто не подсказал Наташе, что оправа к диоптриям должна быть как можно тоньше, изящней.

Наташа снимает очки, щелкает тумблером на панели селектора и говорит в микрофон на телескопической стойке: – Минус, минус.

Насосная гудит моторами. Огромную бетонированную площадку в переплетении труб сотрясают множество мощных насосов.

Не спеша и покуривая, разбитной симпатичный Ярославцев подходит к ящику селектора на столбе.

– Да, поющие насосы на проводе, – Ярославцев в перепачканной робе томно отвечает, словно заморский принц.

Он машет рукавицей напарнику: – Бегом! Животики малец порвем!

– Сережа, добавь маточника на пятой, – доносится из говорящего ящика.

– Сей момент, Наташа, – Ярославцев ласково воркует, затем пускается в бег на месте, якобы к заглушке. Он с трудом крутит воображаемое колесо, поворачивается, опять фейково мчится, и совсем запыхавшись, спрашивает: – Ну, как, хорошо?

Наташа щурится на шкалу прибора: – Еще немного, Сережа.

– Только для тебя, дорогая! – Ярославцев повторяет пантомиму. Напарник корчится от смеха на стуле.

– Всё, хватит, спасибо!

– Есть! Так точно! – Ярославцев отдает честь по-военному, и работяги ржут уже оба, хватаясь за бока и приговаривая: – Ой, больше не могу!

Мастер Нина Васильевна закрывает журнал и притягивает к себе хромированную змею микрофона: – Натешились, работнички? А теперь в темпе откройте маточник до конца на всех секциях.

– Пол? Замели! – Ярославцев оглядывается, вертится флюгером, но вокруг одни насосы. – Вот бабулька на нашу черепульку!

– Бу-зде! – На фабричной преисподней труженики вооружаются увесистыми ключами.

– А вы, Ярославцев, получите взыскание за нарушение тех-дисциплины.

– Да это любовь! – восклицает напарник.

– Ага, до гроба – кто кого вгонит.

Операторная жужжит неоновыми лампами.

– Надень очки, ты на глазной работе, – Мастерша скользит взглядом по приборной панели. – Ты что думаешь, он сквозь стены видит, какая ты красивая?

– Чувствует… – Операторша краснеет и склоняется ниже над таблицей.

– Издевается он, а не чувствует. И вообще он влюблен не в тебя, а в меня, и по самые кучеряшки.

– Вы же старая! – вскидывается Наташа.

– В том-то и дело. Сейчас неравные браки в моде. Мужик ленивый пошел. А тут подвернулась разведенка с ребенком, с чудесной квартирой, высокой зарплатой и перспективой карьерного роста. Ничего не надо делать – не работать, не детей заводить – все готово!

– Он не такой…

– Так и я не такая – у меня ребенка нет.

В закутке дежурного слесаря качается пелена сигаретного дыма.

За столом играют в карты двое рабочих: слесарь пенсионного возраста Вараскин и помощник машиниста мельниц, студент-заочник Минин.

Вараскин жует спичку, Минин – папироску. Перед ними стоит пластмассовая каска с мятыми полтинниками и сотнями внутри. Идет азартная игра на мелкие деньги.

Напротив плотный, почти лысый коротышка, «мельник» Чехов устраивается продолжительно отдохнуть. Он вставляет, по своему обыкновению, ладони в подмышки и ложится на длинную деревянную скамью.

– Только к стенке повернись, – говорит Минин, – а то будешь «зайчиками» слепить.

– Сейчас будет убийство, – сладко мямлит Чехов.

– Нас-то убить не трудно. Ты бы мастерицу пригрел, вот это да!

– Всем достанется…

– Эх, что я тебе устрою! – Вараскин шлепает картой по столу.

– Устроишь, когда пацана родишь, бракодел, – Чехов вставляет сонным голосом.

Зуммерит стационарный телефон. Вараскин поднимает трубку: – Дежурный слесарь. Слушаю.

– Дайте мне Чехова, – приказывает из операторной Нина Васильевна.

– А-а, его здесь нет, – отвечает Вараскин.

– У вас так много гостей, что трудно отыскать?

– Никого у меня нету. Вон я и всё, – Слесарь делает рукой колесо.

– Что, Вараскин, ослепли на старости. В двух метрах ничего не видите? Или, может, туман в голове?

– Вы мою голову оставьте в покое! – обижается Вараскин. – Я её, когда надо было, от пуль не прятал!

– Тогда будьте любезны, не прячьте ее и от Чехова!

Вараскин бросает трубку на рычажки:

– Ведьма!

Минин весело заявляет:

– Антон Палыч, ты чё там присох? Нина тебя требует. Иди, а то сюда припрется.

Чехов принимает вертикальное положение:

– Завтра приношу мешок мышьяку и пуляю ей в суп!

– С самолета, – добавляет Минин, – чтоб наверняка!

– В других сменах как? Попахал – отдохни, – Чехов выходит из слесарки с закрытыми глазами, как лунатик. – Верная же примета: «мельник» спит – всё на мази! Ох, чует моторчик, хана спокойной праце…

Оглушительно воет сирена. Красная лампочка яростно мигает на пульте.

С двух концов машинного зала бегут навстречу друг другу Минин и Чехов. На ходу они опускают вниз рубильники на силовых щитах, и тяжеленные мельницы, еще провернувшись по инерции, останавливаются.

В главном корпусе воцаряется непривычная тишина.

Начальник смены Григорий Петрович Бабаков нарезает круги по операторной. Ему лет сорок. Он мал ростом, худощав и очень подвижен.

– Встал солеотвал. Обрыв конвейерной ленты, – докладывает начальнику мастерша.

– От цирк, а вторая нитка на ремонте! – Бабаков вонзает кулак в ладонь и шагает взад-вперед перед пультом.

– Я поехал с ремонтниками, может, быстрей запустимся, – Он кладет руки на плечи мастерши и заглядывает ей в лицо. – Ну, а вы, Нина Васильевна, уж будьте добры, еще поруководите тут за меня.

– Как прикажете, Григорий Петрович.

– Не как прикажете, а как попросите!

– Тогда я вас тоже попрошу! – Нина указывает жестом, что шефу пора на выход.

– Держите тут оборону, Нина Васильевна! – Довольный начальник Бабаков убегает ударно чинить конвейер.

За дверью операторной Бабаков сталкивается с Чеховым, он обнимает его и по-дружески впаривает задачу:

– Слушай, Саша, пока стоим, сделай слив на третьей. Там сильно льет. Вараскина возьми с собой, а?

– Хорошо, считайте, сделано, – Опешив, Чехов жмет плечами.

– Ну, спасибо! Полетел отвал настраивать! – Начальник отчитывается на радостях и сноровисто сбегает вниз по железной лестнице.

Воператорной стрелки в окнах приборов застыли на цифре ноль.

Наташа с блокнотом стоит у самописца. Ей надо записать точное время старта.

Необыкновенно собранная и уравновешенная Нина Васильевна сидит за пультом перед микрофоном. Она щелкает тумблером: – Отвал.

– Да, отвал слушает.

– Запускаем фабрику. Распоряжение Бабакова: пока не завулканизируют ленту, будете сбрасывать шлак на пол транспортного коридора.

– А куда потом будем прятать завалы от инженера по тэ-бэ?

– Завалы уберем. Снимем всех, и до конца смены даже подметем.

– Добро.

Наташа подходит к пульту. Она смотрит на мастершу осуждающе и даже враждебно.

– Работай, – Нина поворачивает к ней микрофон.

– Не буду! – Наташа цепляется пальцами за спинку своего стула. – Григорий Петрович никаких распоряжений не давал. А вам я не подчиняюсь!

Нина Васильевна бесстрастно возвращает микрофон в прежнее положение: – Внимание! Запускаем первую секцию.

– Вы бы ему хоть позвонили! – Истеричный Наташин крик разносится по всей фабрике.

– Это невозможно. Он мобильник отключает, чтоб дирик не лаял под руку.

– Но вы же его так затираете! – всхлипывает сердобольная девчушка.

– Конечно, если об этом так широко информировать…

На пульте зажигается лампочка вызова. Далекий металлический басок надсадно гремит: – Повторите, у меня динамик хрипит.

– Запускаем вторую секцию! – Обезумевшая операторша Наташа кричит сквозь слезы.

И опять на дне гигантского ангара вертятся гулкие цилиндры – мельницы. Высоченный фабричный корпус охватывает обычная еле заметная вибрация.

Сизый голубь прохаживается по ограждению самой верхней отметки. Он важно наблюдает за вращением стальных махин внизу.

В маленькой фабричной столовой не протолкнуться. На стенах висят медные чеканки с изображениями разных яств: крабы, ананасы, кабанья морда, бутылки вина, пироги и шашлыки. Говорливые работяги поглощают более прозаическую пищу. Красавица-мастер сидит за столиком одна, обособленно от остальных. Она даже ест солидно: беззвучно и не спеша. В то время как народ вокруг весело гремит приборами и железной посудой, хохмит и перебрасывается сальностями.

– Можно? – Начальник смены грохает поднос на мастершин стол.

– От черт! – Он развозит по подносу тарелкой расплескавшийся гороховый суп. Нина оперативно вытирает лужу салфеткой.

– Спасибо, – Бабаков принимается глотать обед и частит между жеванием и дутьем на горячее: – Спасибо, Нина Васильевна, хлюп, нашли отличный выход!

– Извините, Григорий Петрович, само вышло.

– Не совеститесь, хлюп, Вы, Нина Васильевна, из последнего ряда директора затмеваете, хлюп, – Бабаков подвигает к себе второе. – Я давно ему говорил, что вам пора дать смену.

– И что он? – Нина откладывает вилку.

– Сказал, в наших фьордах лайнеру нужен буксир. То есть вы руководите фабрикой, я – вами. Чего не хватает мне, даете вы, а чего не хватает вам – даю я.

– Но мне ничего вашего не надо! – Нина Васильевна гордо распрямляется на стуле, убирает за ухо густую непослушную прядь.

– Не вам, а производству! – Бабаков не замечает надвигающейся грозы.

– Производству вы и вовсе вредны! – Ее глаза загораются огнем. – Развели панибратство, дисциплина упала.

– Вы так считаете? – Бабаков забывает о еде.

– Вы слишком… как все. А лидер должен качественно отличаться! – Она подняла вверх вилку с кусочком мяса.

– И какое же это качество?

– Главное для времени. Дворян сменили дельцы, горлодеров – рэкетиры с шокерами. Надо быть жестче, пока всех нас не заменили на роботов.

– По-вашему выходит, надо быть бездушной машиной! – Бабаков отправляет в рот кусок шницеля. – А не рано ли? Вот и атмосферка у нас на измельчении нервозная. Мягче надо быть с людьми. Они не машины.

– Я слежу за внутренним климатом, все под контролем, – Мастерша пьет компот из фруктов. – В труде, как и в спорте, без здоровой власти не установили бы ни одного рекорда.

– Может, вы и правы, может быть, – Начальник смены одним махом выливает в себя весь стакан сока. Он смотрит на часы и говорит, уже убегая. – Отправляйте на отвал своих, я произведу дальнейшую мобилизацию.

В машинном зале привычно бухают стержни в крутящихся мельницах. Идет перманентное измельчение руды.

Ярославцев, Минин и Вараскин восседают на спаренных стульях напротив третьей мельницы. Рядом на столбе висит коробка селектора. Курящие Сергей и Минин дымят. Слесарь Вараскин ковыряет спичкой в зубах. Тут же и Чехов. Он жадно пьет из крана воду, подставив под струю широкую ладонищу, моет резиновые сапоги, потом – руки.

Мастерша в блестящей синей каске подходит к рабочим подчеркнуто бодрым шагом.

– Вы все, конечно, уже в курсе, – Нина Васильевна бойко начинает трудный разговор.

– Конечно, – Забрызганный Чехов присоединяется к компании.

– Значит, задача вам ясна. Нужно срочно убрать завалы на отвальном конвейере. Вооружайтесь, – Начальница указывает на составленные у металлической опоры лопаты, – И вперед! Там будет Григорий Петрович, а я буду управляться за вас здесь.

– Мне очень жаль, – медленно говорит Чехов. – Я не могу покинуть свой участок. Инструкция!

– Видите, он весь мокрый от жалости, он просто опасен! Это страшный источник заразного о-эр-зэ! – возмущается Минин.

– Помолчи! – Мельник машет рукой на юмориста. – Не могу я. Знаете, случится что-нибудь с мельницами, не дай Бог, подшипник сгорит – за всю жизнь не расплачусь! Да и еще не поспал я и часика. Устал, как убитая собака…

– Вот-вот, у вас в слесарке все время спячки и праздники, там вы все можете!

– В слесарке мы бываем строго по делу!

– Теперь все свои дела можете сдать в архив! А вы, Ярославцев, идете?

– Я тоже не могу. Хозяйство – во! Напарник – ноль! – Ярославцев сопровождает высказывание красноречивыми жестами. – И взыскание я сегодня уже получил. Если мотор в насосе крякнет – останусь ваще без премии.

– Ясно, – Мастер Нина резюмирует отвердевшим голосом, – А вы?

– У меня от движущейся ленты кружится голова! – юродствует Минин.

– А от мельниц не кружится?

– От мельниц наоборот: они кружатся, а я движусь.

– Подальше, да?

– Ага, в слесарку.

– И что там?

– А там – карты, вино, девочки! А потом вы: лечь-встать, лечь-встать, лечь-встать – нехорошо это. Беззастенчиво даже как-то!

– Ты верен амплуа, ясно, – Сжатые кулаки обозначаются в карманах в итээровской куртки. – А вы, Вараскин, что молчите?

– А чего говорить, – ворчит под нос дежурный слесарь, – тоже мальчика нашли лопатой махать.

– Ну, хорошо, – Нина Васильевна ударяется в агитацию. – Вы понимаете, что если бы фабрика встала на полтора часа, то полетел бы план, и вся наша смена пролетела бы мимо премии?!

– Правильно! – Ярославцев горячо соглашается с мастершей. – Так теперь-то зачем? План – в карман, и ваше – наше!

– Значит, не хотите… – Мастер Нина тяжело смотрит на подчиненных. – Я знаю, чего вы хотите! Все участки выйдут, а вы – нет. И тогда наверху скажут: она везде нос сует, а со своими справиться не может. Или еще хуже: горы шлака наворочала, а своих не дала!

– Да что вы, Нина Васильевна, – Чехов машет на начальство. – Никогда такого не было, чтобы все поголовно выходили на авралы!

– Значит, первое… – Мастерша отворачивается от рабсилы, прикусывает губу и смертельно спокойная поворачивается назад.

Подчиненные молча изучают пол и далекий потолок. Только представитель «минуса» нагло смотрит глаза в глаза и бесстыдно лыбится.

– Хорошо, сидите… – Нина Васильевна бросает одним дыхом. – А вас, Ярославцев, прошу со мной…

Она что-то не договаривает и устремляется к спасительной лестнице, ведущей через этажерку отметок до самой крыши. На ходу она сдергивает с головы нелепую каску и дальше несет ее в руке. Гордая амазонка-брюнетка с вихрастым каре невольно волнует мужиков. Все приклеиваются взглядом к красотке.

– Парня в горы тяни – рискни! – Хронический весельчак Ярославцев запевает во все горло и катапультируется со стула.

– Один подвинулся, – Минин чешет висок.

Ярославцев быстро догоняет начальство на узкой железной лестнице. Мастерша ходко поднимается впереди. Сергей Ярославцев беспрестанно хватает ее за локоток на поворотах и не закрывает рта: – Это вы правильно, Нина Васильевна, верно выбрали. Здесь я – гроб и могила. Взятка – дело наказуемое, лучше без лишних глаз! Но предупреждаю, мы хоть в кино не ходим, но телик сечем – так что без обещаний, бабки тупо вперед!

Взъерошенная и бледная Нина несется мимо флотационных ванн с красной соляной жижей.

– Поворот! – Паяц не отстает ни на шаг. – Одобряю! Верный выбор.

Коллеги скрываются в кабинете дежурного слесаря. Она останавливается посередине комнаты.

– Апартаменты роскошны, как отель «Хилтон», – Ярославцев в охотку, после нелегкой погони, разваливается на скамейке.

Мастерша стоит перед ним с мукой на лице. Она тяжело дышит, сверлит его глазами, полными слез.

Вдруг она решительно расстегивает куртку, чуть не обрывая крупные пуговицы.

– Что вы, Нина Васильевна, – Ярославцев подбирается от испуга на полати. – Это же просто шутка!

Брюнетка-вамп так же яростно расстегивает три пуговицы на рубашке.

– Да жарко здесь, – Она гримасничает лицом, чтобы сдержать слезы, и плюхается на сидение рядом с насмешником.

– Поэтому здесь и спят в ночную смену, потому что тепло…– Красный и окаменевший Ярославцев говорит почему-то тихо и хрипло.

И Нина Васильевна безвозвратно теряет всякое представление о происходящем. Она утыкается лицом в грудь обидчика, теребит пальцами его грязную спецовку, плачет и причитает: – Сережа, ну!.. Ну, сделай хоть что-нибудь!..

Они нежно целуются, он засовывает руку ей под бюстгалтер, мнет упругую грудь.

– Нет!! – Ярославцев отскакивает от знойной мастерши, дыша как паровоз. – Не здесь. Тут проходной двор. Нас застукают, пойдут сплетни, это для тебя плохо…

– Встретимся в выходной у меня, хорошо? – Нина быстро поправляет лифчик, застегивается на все пуговицы.

– Лады… Ну, пойду возглавлю наших архаров. Расчистим завалы, будь спок.

– Иди, родной. Я тут все проверю и тоже подтянусь.

Счастливо сияя, как самовар, Ярославцев летит вниз поднимать воинство на труд и подвиг.

Нина стирает платком влагу со щек, надевает на лицо маску серьезной грымзы и браво шагает командовать в операторную. На ходу она трезво размышляет: «По старичку Фрейду, все устремления человека преследуют одну цель – удовлетворение сексуальных желаний. Видимо, психиатр категорически прав. Надо будет изучить поглубже науку. Она полезна для управления производством. Сначала не знаешь, где найдешь верный путь. Но вдруг меня осенило… И Сережа мне давно нравится… Нет, все удачно сошлось. Только бы он меня не выдал… Хотя пусть все и узнают. Что с того? Карьеру построю, стану начальницей, золотой шефиней – откручу потом романчик назад…»   

А над фабрикой розовеют серое небо и белые дымы. Запоздало гаснет цепочка огней, пробежавшая по туманной равнине в соляные горы. И на мокром шоссе испаряется вместе с утренней дымкой оранжевый автобус.

Комментарии

Комментариев пока нет

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий

Статьи по теме: