Леопольд Иванович Журиленко со школьных лет в Курском детдоме очень хотел стать моряком, и, когда его призвали в армию, попал в школу водолазов, обретя специальность – резка и сварка металла под водой, которой он был верен в течение сорока лет. Судьба привела его во вспомогательное подразделение Балтийского флота. В Балтийске создал хорошую морскую семью, в которой не только он с женой, но и дети связаны с морем и с портом. Мичман Журиленко награжден орденом Красной звезды и множеством медалей, в том числе: «За отвагу», «За боевые заслуги». Вот его уникальные подводные истории.

За полярным кругом

Я участвовал в подъеме атомной подводной лодки, когда служил на океанском спасательном судне «Агатан». Такие суда были построены для рыбной промышленности, но все достались флоту. И вот мы пошли на боевую службу. Мы находились в акватории между Азорскими островами и Испанией. Получаем радиограмму из Москвы: «Следовать полным ходом в район острова Майяен», – это за Северным Полярным кругом. Двое суток шли и узнали об аварии на подводной лодке К-19. Если вы видели фильм, то знайте: там все искажено. Было не так. Мы пришли в этот район, когда личного состава на борту уже не было. Атомная подлодка стояла в дрейфе, и ее охраняла дизельная лодка. Она нас не подпускала, пока не получила подтверждения из Москвы, что мы спасатели и прибыли для поднятия К-19.

 Как высадиться на нее? Стали в дрейф в 500 метрах от лодки и начали размышлять над планом действий. В Испании мы получили продовольствие в виде тушек мяса на специальных крючках. Из этих крючков сварили «кошку», чтобы зацепиться за вырез в фальшборте лодки. Наверное, метров двести длиной получился трос, навязали на него через каждые полметра узлы. А в лодке были выпущены бортовые рули размером метра четыре. Сама лодка была оклеена черной резиной, толщиной миллиметров пятнадцать, и во время плавания резина частично отошла от корпуса. Ее волной подхватывает, кажется, лодка, как гигантская птица, машет крыльями, слышно хлопанье. Шторм в шесть баллов. налетает высоченная волна, и тогда видно только часть рубки, а вся остальная часть лодки под водой. Нужно было как-то зацепиться за нее. Подошли на вельботе – такой специальный катер. Я на нем старшим был. И далее нужно забросить кошку, чтобы зацепиться за яйцеобразный вырез для слива воды. Бросали несколько раз и, наконец, зацепили. Вельботы у нас шведские были, они надежные, не глохли, лишь бы масло было и топливо. И полным ходом назад! Расстояние от лодки не более ста метров, а ближе к ней нельзя было подходить, потому что вода подтянет нас под рули. А если под руль попадем, это все! Следующая волна тебя накрывает, и ты «готов»!

Но вот зацепили, и полез первым боцман наш, худой такой, Кривенко, его мы называли боцманенком. Он рискнул. Ноги скрестил, и, перебирая руками, двигался по канату на лодку. Иной раз накрывало волной так, что человека не видно, лодки не видно. Вода упала, с облегчением видим, что висит он на конце. Вылез все-таки он на лодку. А впереди у нее есть такой акустический стакан. Вокруг него поручни идут. Подцепил канат концом за эти поручни, это было уже надежнее. И стали мы таким образом перебираться на лодку. Только по канату! Нашей задачей было – завести трос за бортовые рули, чтобы буксировать потом лодку. Эту работу мы осуществляли четверо суток и работали только днем. Один выход на лодку – и ты получаешь тысячу единиц распада. Земляк мой получил тысячу двести единиц. А в мирное время допустимо только 75 единиц. Когда возвращались с лодки, вельбот бросало волной иногда выше кормы. Нужно было прицеливаться. На палубе стояли люди, и когда вельбот подбрасывало над палубой, нужно было хватать человека и – на палубу его. Тут не зевай, иначе можно было его утопить. Но главное, что за четыре дня мы не потеряли ни одного человека, это была радость.

А на лодке кормовой руль управления был на левый борт. И когда мы ее буксировали, она нас сбивала с курса: корма идет вправо, а нос – влево. Четверо суток она нас тягала кругами. Вышел с севера СС-21. Он был побольше «Агатана», взял нас за нос, и мы пошли цугом. Так добрались до Полярного. Пошли мимо норвежских берегов – уже волна меньше. Спускаем вельбот на воду. Во время буксировки мы заходили к кормовой части лодки и брали пробу воды. Такой прибор используется – в виде гармошки. Разжал в воде, вода туда попала, а обратно она уже не выйдет. И отправляли его на крейсер «Дмитрий Пожарский», который шел у нас впереди, а два эсминца по бокам. Иностранные разведки то справа появятся, то слева. Эсминец на полном ходу их отгонял. Через каждые два часа отправляли на крейсер пробу воды. И ночью, и днем. Привели лодку в Полярное. Не заходя в базу, стали на рейд, а лодку забрали два буксира. К нам на борт сел штурман, потому что для нас эти места были незнакомы. Мы зашли в Кольский залив. Когда подходил к нам СС-21, он нам с левого борта вырвал все дверные стойки, и мы пошли в судоремонтный завод в Росток.

Отремонтировали нас, и мы вернулись в Балтийск. Нас встречали с духовым оркестром, с цветами, ведь мы сделали большую работу. Шесть раз по 1000 единиц получили. Радиацию смывали с себя под душем. Давали нам по 100 граммов спирта – и под душ. Тепленькая вода, холодную и горячую – нельзя. У нас была московская группа обеспечения, говорили: «Не стесняйтесь, драйте мужское хозяйство! Это очень опасно!». И вот терли себя до красноты. Идешь к аппарату – еще 200 единиц остается. Елки-палки! Опять под душ.

 

Как поднимали танк из болота

А теперь я расскажу, как мы доставали из болота провалившийся туда танк.

Нам сыграли боевую тревогу. Рассыльный сообщил, что меня вызывает оперативный дежурный. Мне приказ: быстро снять водолазные станции, погрузить их на КАМАЗы и подобрать наиболее способных людей. Через час мы были готовы, чтобы ехать всю ночь к учебному полигону Прибалтийского военного округа в Нестерово Калининградской области. Там обучали танкистов. Прибыли мы в 7 часов утра. Было еще темно, а уже собралось много руководства, офицерского состава. И был флагманский специалист водолазного плавания Сидоренко. «Леопольд Иванович! Быстренько одевайся первым и сходи на разведку».

Что мы увидели? В этом месте было болото. Среди льда чернел пролом в виде квадрата, а лед был толщиной около полметра. Летом здесь трясина. Условий спуска никаких. Оделся прямо на льду. У танкистов была легкая водолазная станция, которая подавала чистый воздух. Я упал в проломленную воронку и стал погружаться. Только скрылся в воде, почувствовал, что погружаюсь в густое тесто, где ни руками, ни ногами двигать нельзя. Густая трясина. Я им передаю: «Не могу двинуться, выбирайте меня за шланг-кабель!». Ногами до танка я не достал. Что делать, как определить, на какую глубину он провалился? Привезли два металлических прута по 6 метров, сварили их вместе и стали этим прутом протыкать трясину. Танк оказался на глубине 14 метров. И когда он прошивал трясину, а вес его 46 тонн, то перевернулся вниз башней. В этом танке находилось четыре человека. Никто из них не успел выскочить, все погибли. А как получилось, что танк провалился в трясину, это уже мне потом рассказывали.

 Шло танковое учение, командир взвода вел танки по курсам по его картам: «Тридцать шестой! Правее! Левей!»... А когда увидел, что танк пошел в болото, он скомандовал: «Тридцать шестому! Стоп!». Если бы танк не остановился, он не провалился бы под лед. Лед прогибался, но не проваливался.

Когда выяснили, что танк находится на 14-метровой глубине, стали на лед накладывать мост, как на реку. Пригнали саперный полк туда, а еще участвовал танковый полк. Прорезали за двое суток трассу – 250 кубических метров льда выпилили до берега болота, шириной 30 метров. Вычистили лед, выгребли. Было решение – остропить танк и танковыми тягачами тащить на берег. А чтобы подобраться к танку, нужны водолазы. Пригнали экскаватор с черпаком. Он захватывал грязь с корнями, и она выливалась из черпака. Я предложил приспособить грейфер. Нужно было экскаватор переделывать. Танковое управление находилось в Советске. Там переделали экскаватор под грейферное устройство.

А где грейфер взять? Связались с морским портом Калининграда. Привезли оттуда двухкубовый грейфер. Он за двое суток был собран. Стали вытаскивать им грязь – не под силу. Надо кубовый грейфер. Только через обком партии достали кубовый. И им вычерпывали над затонувшим танком грязь. А из двух поплавков больших сделали площадку для водолазов, изготовив деревянный настил. С него водолазы ныряли в болото. Меня одевали, подтаскивали к металлическому пруту, и я его силой вгонял в болото, пока не ощущал, что он уперся в металлический корпус танка. А болото имеет свойство сходиться. Поэтому приходилось снова и снова вычерпывать грязь над танком. За время, пока я достиг танка, спускали четырнадцать раз. И каждый раз вычерпывали грязь в этом колодце между льдами. На пятнадцатый раз я опустился до танка и на ощупь обнаружил, что он перевернут. Большой крюк оказался внизу. А чтобы определить устройство танка, меня возили в часть и объясняли, где что расположено, чтобы я на ощупь мог определить. Теперь нужна была остропка. Ее производили так: зацепили тросами за гусеницы, и два тягучих буксира остропили за крюки. А один трос за крюк не зацепился. Когда потянули, увидели, что этот трос свободно пошел. И снова начали черпать грязь, потому что к этому времени болото сошлось, часов шесть черпать. Я снова в воду, перестропил. Это длительная работа, участвовали сотни солдат. Они тянут, и только по указанию водолаза. Пришли четыре танковых тягача на берег. Стал полковник на средний тягач. У танка 10 тонн тягловое усилие, его собственное, на лебедке, и каждая точка тягача в 70 тонн. И счастье в том, что танк лежал на круглой башне. Если бы оказался на ровном киле, возможно, мы бы его и не вытащили. Танк был загружен боеприпасами. Мы боялись его ставить на ровный киль, снаряды могли сдетонировать. Убрали всех людей оттуда, я спрятался под другой танк, мне все же интересно было увидеть конец работы. Перевернули удачно, ничего не случилось. Пришла пожарная машина и обмыла танк. Вода стекла – и что мы увидели, когда открыли люк? Сначала увидели водителя танка. Его ноги были в валенках, лежал он головой к центральному люку. Другой танкист был зажат пушкой, а она стояла на стабилизаторе, и нужно было мертвого освободить. Еще один танкист зацепился ногой за кресло, а четвертый сидел в кресле. Жутко всем доставать мертвых. Я надел комбинезон, полез, вытащил, тела твердые, скрюченные.

А что с танком? «Переберем, будет ходить. Смажем и почистим железо, и оно снова на ходу», – отвечали мне солдаты.

Прилетел на вертолете генерал-полковник Белобородов, перед тем, как мне спускаться в воду в первый раз. «Живых мы мучим, на это есть необходимость, а мертвых мы должны предать земле. Поднять танк, во что бы то ни стало!» И он улетел. А потом вернулся, когда мы уже вытащили танк. Спрашивает: «Кто? Чья заслуга по остропке?» Ему говорят: «Журиленко». Он снимает часы швейцарские, правда не золотые, но красивые, и говорит: «За заслуги перед Родиной!»

 Была ли тут опасность для жизни? Да, была. Более пятнадцати минут находиться над танком нельзя было, и вытаскивали меня человека три-четыре за шланг-кабель – так быстро болото сходилось. А если бы шланг-кабель не выдержал? Но такова моя работа… глаза боятся, а руки делают.

Как искали янтарную комнату

– Я тогда служил в Лиепае. Прибегает рассыльный, вызывает оперативный дежурный: сейчас будешь разговаривать по телефону с адмиралом Сенатским. Я с ним участвовал в судоподъеме «Гамбурга». Тогда он был еще капитаном 2 ранга.

– Юрий Константинович, что такое? – спрашиваю я.

Он на вопрос вопросом отвечает.

– Обследовали ли вы ледокол типа «Кастор», который находится в море напротив Балтийска?

Я обрисовал ему картину:

– Разница с тем ледоколом, который мы поднимали, в том, что у «Кастора» был в носу винт, а в этом – зуб ледорезный. Длина 97 метров, ширина 19. Как сейчас помню. В нем находится три трюма, а между трюмами стоит пушка-сотка, на корме на юте располагается громаднейшая лебедка двухбарабанная. В первом трюме с палубы видно – бочки, я туда не спускался, вода прозрачная, все видно. Второй трюм полностью заполнен боеприпасами. Когда я спустился в трюм, увидел в носовой переборке тысячи снарядов. И каждый снаряд в своей ячейке. Я постоял, муть осела, вытащил один снаряд из ячейки: гильза длиной 500 миллиметров, абсолютно без всяких ракушек, блестящая медь, и снаряд наполовину выкрашен черным, а дальше – шаровый цвет. Снаряд положил назад, от греха подальше, и по левому борту обнаружил подъемник для подачи боезапаса на верхнюю палубу. Рубка разрушена, остался только первый ярус. Прошел на корму, спустился в большой трюм. Первый твиндек трюма пустой, а второй забит мебелью.

А Сенатский говорит:

– У нас появилась версия, что этот ледокол выходил с порта Пиллау (Балтийск) последним, а раз он забит мебелью, то, возможно, там находится Янтарная комната.

Задача была такая – разгрузить этот трюм и убедиться, есть ли там Янтарная комната.

К нам прилетела представитель музеев Москвы, она пошла с нами в море, и каждую панель мы ей показывали. Есть ли предметы этой Янтарной комнаты?

Я служил тогда на корабле ВМ-143 (водолазный морской корабль), команда была готова, и мы отправились на обследование и разгрузку этого трюма. Рано утром мы вышли из Лиепаи. Меня назначили старшим. Прибыли утром в Балтийск, здесь еще я получил инструктаж. Прибыли к месту нахождения затопленного ледокола. Над ним для безопасности судоходства постоянно стоит буй гидрографический. Так как он стоит дифферентом на корму в 9 градусов и над носом чистой воды 3,5 метра, есть опасность любому судну пробиться там. Он стоит под углом 45 градусов по отношению к берегу на вход в Балтийск. Поставили два якоря, спустили водолаза. Нужно было надежно тросом взяться прямо за ледокол. Женщину из Управления московских музеев к нам доставили на борт. Симпатичная такая, простая дама. Один водолаз был в трюме, второй стоял на верхней палубе и принимал отдельные фрагменты мебели. Это были отдельные шпунтовые доски офисной мебели. С неделю мы вытаскивали то, что можно было вытащить. А представительница музеев требовала, чтобы каждую доску водолаз поднимал наверх и показывал.

 Это была длительная, нудная работа, бесполезная, изнурительная. Я тогда подумал: «А что, если опустить женщину под воду в колоколе». На нашем борту была штатная шлюзонаблюдательная камера ШНК-100. Я подумал: «Если представительницу музеев спустить под воду в колоколе, подвести поближе к трюму... тогда нужно становиться над ледоколом. А у нас осадка 2, 80 метра. Расстояние от нашего днища до ледокола будет примерно в метр. Во время волнения это опасно. Можно удариться о ледокол, получить пробоину и даже затопление». Но так как все было продумано и хорошо организовано, прогноз погоды обещал безветрие, то поставили корабль над ледоколом, спустили колокол. Одели женщину, я ее проинструктировал, как вести себя в колоколе. И вместе с ней спустили инструктора. Устроили связь с ними через микрофон, так что они могли разговаривать с водолазом, который работал под водой. Водолазы поднимали панели. Она командовала через смотровой иллюминатор колокола: «Поверните, покажите так, покажите боком». В чистой воде ей было все прекрасно видно. Работа пошла быстрее. И так прошло две недели, пока остальные фрагменты вытаскивали из трюма. А потом оставались те, что были забиты илом, и водолазам не хватало сил их вытащить. Работали только днем, что не приносило положительного эффекта. А дальше что делать? Задание выполнять нужно. Начали размывку грунта внутри трюма. Я принимаю решение: спуститься за борт в район трюма, вырезать в борту отверстие, заложить туда пипки, чтобы создать напор воды и размывать этот ил снизу, потому что сверху было невозможно. И когда я вырезал эту дыру, там оказался двойной борт. Толщина борта была 28 миллиметров. Вытащили этот кусок метр на метр, а потом через четыреста миллиметров – еще внутренний корпус. Вырезали его – и мыли двое суток в разных направлениях. Дело пошло. Мы вымыли ил не полностью, но большую часть мебели освободили. И женщина каждый день спускалась в колоколе. Но я брал на себя риск. В случае усиления ветра надо было немедленно уходить от ледокола, подбирать якоря, травить конец. Мебель всю перетаскали, пошли токарные станки, отсек обуви (кованые сапоги), велосипеды. Когда я доложил по радио, получил приказ: «Немедленно прекратить всякие работы!». К нам прибыл главный инженер, который учинил разнос за самоволие: спуск женщины под воду без допуска. Далее – на каком основании я вырезал в борту отверстие? А если бы в трюме находился боезапас? Но ведь я все осмотрел предварительно. Правда, риск есть риск. Работа ведь невыполнимая была. Грунт сверху ничем невозможно было убрать. Закатали мне выговор, но задание было выполнено. Через два месяца выговор сняли, благодарность объявили.

На борту судна не было нигде никакого наименования. Мы обследовали его весь, нигде ничего. Там еще была мастерская, но и на инструментах нигде ничего не было выбито. Точила, ножовки, дрели. Я достал ящик сверл, они такие, что победитовые не сравнить с ними, брали любой кусок стали.

Мебель, которую везли на корабле, разъехалась, и мы доставали отдельные панели, показывали женщине, и она говорила: «Не то, не то!».

– Замечаете ли вы на панелях лепнину, может, часть янтаря осталась? – задавала вопросы представительница из Москвы.

Но ничего такого не было. Версия о Янтарной комнате отпала. На судне были только боезапасы.

Мои друзья шутили: «Куда послан мичман Журиленко, там офицеру делать нечего». Аттестовали нас каждый год, и нам доверяли. Мы несли колоссальную ответственность, чем я, конечно, гордился. Я никогда не подводил, не допустил потери ни одной жизни, хотя были моменты, когда и своя жизнь на волоске висела. Но рисковать надо было.