Горячие сердца Крайнего Севера

На илл.: Аэропорт-«теремок» в Сеймчане. Архивное фото

Чукотка 

Окинем взглядом Дальний Северо-Восток страны: лесотундра, перемежающаяся тайгой и сопками, а дальше – просматривающаяся на сотни километров, нежно-голубая или ярко-бурая, в зависимости от времени года, тундра, что подходит прямо к кромке воды холодных арктических морей... Эти удивительные земли находятся на территории вечной мерзлоты. Для молодежи, что когда-то осваивала эти места, их названия – не только напоминание о преодолении, тяготах, о сложной истории. Но и мечты, романтика, вера в будущее, вера в себя и свои молодые сильные руки и упрямые характеры, и в любовь, конечно. Ведь сердца, которые сумели «отогреть» эти холодные, малопригодные для беззаботной жизни просторы, способны и на горячую любовь – преданную и верную, такую, которую не остудишь ни бытовыми, ни погодными сложностями. Такие сердца были у моих молодых родителей. Когда-то они по отдельности оказались в Чукотском Автономном Округе. И, встретившись там, больше не расставались. 

В то время мало кто имел представление о Крайнем Севере. Увидеть обозначенные места на карте – это ведь не по телевизору посмотреть, да и те тогда были редкостью. Мама поехала «на Севера́» по зову сердца и по предложению своей старшей сестры, которая всегда была в рядах прогрессивной, модной молодежи, – та улетела первой. Свою любовь – молодого врача – сестра Тамара встретила на родине, на Урале, и они, с песнями под гитару, в компании веселых друзей в вязаных свитерах, уехали, оставив спокойные родные городки и родителей, туда, куда «только самолетом можно долететь». А в некоторые места – только вертолетом. Именно туда, к заливу Лаврентия, в маленькое село с таким же названием, недалеко от Берингова пролива, и отправились мои родные: вначале – новая Тамарина семья, а затем и моя, еще одинокая, молоденькая мама.

Впервые залив был нанесён на карту российским землепроходцем еще в 1748 году. Но свое название в честь Святого Лаврентия он получил только спустя тридцать лет, от Джеймса Кука. Маленький грунтовой аэродром со зданием аэропорта был построен уже в тридцатые годы прошлого века, в годы Великой Отечественной он служил промежуточным звеном трассы Ленд-лиза. Лететь туда моим молодым энтузиастам пришлось несколькими рейсами: первый – в Магадан, центр Колымы, следующим пунктом – Анадырь, столица Чукотки. Далее – поселок Провидения, и только оттуда – в село Лаврентия. В Провидения ждать рейса маленького самолетика Ан-2 из-за погодных условий зимой обычно приходилось по нескольку дней. Первое и единственное, что увидела мама, вынырнув из низкого проема «Аннушки», приземлившись в населенном пункте Лаврентия, – это непроглядная метель и две обдуваемые ветром фигурки на летном поле – сестру с мужем.

Проживали в селе Лаврентия коренные северные народы: чукчи и эскимосы (последние – нескольких этногрупп, со своими языками). Маленькие села, разбросанные в паре часов лета от Анадыря, нуждались в медиках, поликлиниках, больницах. Поэтому муж тети, мой дядя – дипломированный пульмонолог – был там к месту и ко времени, его назначили главврачом больницы. А еще для новопостроенных поселков была нужна сфера услуг, – Тамара была увлеченным мастером-закройщиком одежды, включая и меховую. Коренные северные народы умеют создавать самую универсальную для тех условий природы и быта, легкую и теплую, уникальную одежду из шкур оленей и нерп, которые они прекрасно выделывают по методам, переходящим от поколения к поколению. Модницы же, приехавшие осваивать эти земли со всего Советского Союза, хотели одеваться тепло, но женственно и в ногу с новинками северной моды: в высокие шапки из красивых мехов, в теплые элегантные пальто и куртки на многослойном ватине, с воротниками из песцов и чернобурок и такими же оторочками на рукавах, в меховые сапожки-унты, которые мастера учились шить у чукчей. Ателье мудро приглашало на работу и представителей коренного населения. Так мастерство работы с мехом переходило из рук местных – в руки портних. Эти практичные и красивые вещи и создавала моя тетя, которая в более поздние годы станет директором своего кожевенно-мехового ателье, известного в центральной России.

Развитие района в динамичные шестидесятые-ранние семидесятые шло быстро. Поселок состоял из нескольких двухэтажных домов, где жили врачи, учителя, работники культуры, геологи, летчики, метеорологи, и, конечно, представители коренного населения. Не все из местных были кочующими оленеводами: когда в селе были построены теплые комфортные дома, у некоторых появилась возможность выбрать вместо кочевой жизни в яранге работу в селе и квартиру со всеми удобствами. Было там и одно необычное маленькое строение: домик со скругленными углами, в котором жил один только молодой геолог. Неизвестно, кто, зачем и когда его строил. Когда пурга бушевала особенно долго, домик заносило снегом по самую крышу. Такими утрами, после пурги, соседи буквально откапывали это жилище с его единственным обитателем. 

Ателье стало частью Комбината бытового обслуживания. Из оленеводческого поселка Лорино и совхоза-миллионера в Уэлене в местный магазин регулярно поступала свежая оленина. На Комбинате даже производили оленьи колбасы. Построили в селе и хороший Дом Культуры. Мама работала в ателье с сестрой, – ведь она владела, как многие вчерашние школьницы в те времена, азами шитья. Конечно, многому ей еще пришлось учиться: шить меховые шапки и даже выделывать меха. 

За год пришлось столкнуться со многим доселе невиданным. Она рассказывала: «Сильное впечатление на меня произвел день забоя оленей. В оленеводческих хозяйствах для помощи оленеводам привлекались все живущие в округе взрослые, кем бы они ни работали. Пришла и моя очередь. Привезли нас в кораль – большое помещение для оленей. Там кипела работа. Не буду описывать весь процесс, но поначалу я растерялась: повсюду идет свежевание, лежат куски туш. Не самая привычная картина для юной девушки с Урала. Одна женщина, бухгалтер совхоза, сильная натура, – она командовала всем процессом, – сунула мне в руки тазик и подсказала, как и что нужно делать, этим и вывела меня из оцепенения. От работы я и холода не ощущала. Мужчины делали своё дело, а мы помогали: собирали кровь, внутренние органы. За работу нам выдали по полтора килограмма оленьих языков. Это настоящий деликатес! Некоторые из приезжих мужчин, расхрабрившись, по примеру местных пили из кружек свежую, еще теплую оленью кровь».  

В новопостроенном Доме Культуры по выходным устраивались танцы. Как-то в один из выходных в селение нагрянул экипаж летчиков, что водили грузовые, с товарами для народного хозяйства, и пассажирские воздушные судна между населенными пунктами Чукотки и Колымы. Мама с подругами в этот вечер тоже была на танцах. Одна из девушек, жена работника авиации, которая знала о прилете экипажа, – довольно важном событии в их поселковой жизни, – шепнула ей: «Вон они стоят, Валентина, анадырский экипаж», – уточнив зачем-то: «и единственный неженатый с ними прилетел...» Мама обернулась. «Неженатый» был таким высоким и видным... 

Мой будущий папа сделал предложение через три дня знакомства. Через неделю мама «сдалась»: так красиво, как он, за ней никогда не ухаживали. Зарегистрировав свои отношения в Лаврентия и сыграв молодежную веселую свадьбу, на которой гуляло почти все село, через недолгое время мои будущие родители переехали в поселок городского типа Сеймчан, где папа поступил на службу в летный отряд. 

Колыма 

Это была уже не плоская, как блин, Чукотка с ее карликовыми растениями и диковинными животными: моржами, тюленями и китами, а ее холодная и красивая сестра по Магаданской области – Колыма. Лесотундра с участками непролазной тайги, с рысями, медведями, куницами, соболями, редкими горными баранами – архарами. Стремительные реки, голубые сопки, что летом превращаются в темно-зеленые. Огромные камчатские крабы в Охотском море, у которого стоит продуваемый ветрами Магадан. Но уже в пятидесяти минутах лета на «Аннушке» от Магадана климат становится резко континентальным – Сеймчан «укрыт» от ветра и сырости горами. Теплое, а то и жаркое, солнечное лето с грибами, ягодами, шишками, с большими урожаями овощей. В речках летом можно плавать. И – очень холодная, морозная, но сухая, тихая, безветренная зима – настоящее царство Снежной Королевы.    

Мама пошла работать в крупную транспортную организацию и прослужила там много лет, за годы получив бессчетное количество наградных грамот и медалей за труд, а к зрелости став лидером профсоюза организации. Большой автопарк транспорта был необходим для этого важного в инфраструктуре края поселка. Поселок занимался геологоразведкой, а совсем недалеко, в том же районе, добывали руду, серебро, золото. Также Сеймчан вырабатывал древесину и производил продукты пищевой промышленности, в том числе и для других районов области. А еще – был незаменимым транспортным узлом для других индустрий края, благодаря высоким мощностям своего аэропорта. В автопарке транспортной организации было все: от лесовозов и дальнобойных тяжеловозов – до автобусов «ПАЗ» и венгерских «Икарусов», даже такси, – тех в штате было всего несколько машинок, но их вполне хватало на поселок.  

Уникальный Аэропорт Сеймчан – бревенчатый сруб, похожий на теремок, построен в русском стиле. Прочный, теплый, удобный, он служил людям дестилетия. Оттуда, с летного поля у «теремка» мой папа осуществил много рутинных взлетов и посадок в разные точки края и страны. Это – без сомнения, самый красивый, несмотря на маленькие размеры, аэропорт из всех, которые я видела. А я облетела немало регионов и стран. В перестроечные лихолетья он простоял заброшенным, а сейчас ремонтируется. Его планируют превратить в музей, надеюсь, эти планы осуществятся. Ведь у него такая история. А какая часть истории страны стоит за ним! 

В чем же, кроме внешнего вида, уникальность этого аэропорта, какую роль в истории СССР сыграла эта небольшая постройка, в десяти минутах ходьбы от которой мне посчастливилось провести годы детства? В ходе Великой Отечественной войны руководство нашей страны задумалось над вопросом, по какому пути получать военную помощь от союзников из-за океана. Единственно возможным маршрутом, исходя из состояния разработки воздушных трасс, которых на Крайнем Севере пока практически не было, и других факторов, представлялся воздушный путь через Сеймчан. Наиболее приемлемый, но чрезвычайно сложный путь. Поэтому постройка в кратчайшие сроки аэропорта здесь была крайне необходима для Победы. Было это сделать непросто: укладка взлетно-посадочных полос для тяжелой техники в условиях вечной мерзлоты требовала особых мер. Работали круглосуточно. Справились, построили. 

Аэропорт Сеймчан стал одним из самых важных звеньев Ленд-лиза: авиатрассы АлСиб (Аляска – Сибирь). Аэропорт находился на середине маршрута Фэрбенкс (США) – Красноярск (СССР). Исключая промежуточные аэродромы, маршрут проходил так: Фэрбенкс – Уэлькаль – Сеймчан – Якутск – Киренск – Красноярск. Один из перегоночных авиаполков базировался на этом аэродроме. Участок перегона Сеймчан – Якутск – самый высокогорный на всем пути из Фэрбенкса до Красноярска. И – наиболее опасный. Зимой морозы здесь доходят до -50°С и сопровождаются тяжелыми туманами. «Соседний» запасной аэродром в Якутии – Оймякон – это вообще мировой полюс холода. Техника была мало приспособлена к таким холодам: резина покрышек шасси трескалась, гидросистема замерзала. Чтобы отладить перегонку, потребовалось время и усилия обеих стран. Чтобы улучшить качество машин, они обменялись технологиями: от Советского Союза – морозостойкий каучук, от США – гидравлика, стойкая к морозу. 

Но самые тяжелые испытания ждали не машин, а летчиков. Туманы, обледенения... На участке Сеймчан – Якутск, над Верхоянским хребтом, самолетам приходилось подниматься на высоту до шести километров, в условиях нехватки кислорода. Выдерживали не все. Много пилотов в те страшные годы полегло в сопках, в снегу... Каждый полет по опасной воздушной трассе был рискованным, каждый – героическим поступком. 

В Фэрбенксе есть памятник пилотам воздушной трассы АлСиб. Хотелось бы, чтобы и наш Сеймчан получил заслуженную славу, – этот небольшой, но такой духовно важный для страны поселок, такой в прошлом трудолюбивый и надежный, славный трудом геологозведчиков и энтузиастов разных профессий, как мои родители, и незабвенный судьбами оказавшихся здесь волею рока в сталинские времена, оплаченный и оправданный смертями смелых летчиков, которые шли на гибель, спасая своими полетами миллионы жизней. Аэровокзал просто необходимо восстановить, сберечь память о наших мужественных людях, историю Победы. Чтобы у Сеймчанского аэропорта было не только славное прошлое, но и достойное будущее.

Прожившие много лет на севере, родители передали и нам, детям, коды поведения, принятые там. Законы взаимопомощи первостепенны на Крайнем Севере, и неважно, знаешь ты человека или нет, друг он тебе или – не совсем. Например, ни одна машина на Колымской трассе не проедет ни зимой, ни летом мимо человека или остановившейся машины. Ведь остановка из-за поломки или по другой причине на трассе, между редкими поселениями, в тех условиях природы и погоды, порой может вести к неминуемой смерти. Позитивный взгляд, сила характера и мудрость вырабатываются у тебя на Крайнем Севере подспудно, а учит им сама природа. Учит уважать суровые условия, но не гнуть перед ними спину, а искать способы сосуществования и овладевать законами жизни, но не твердеть душой, а продолжать доверяться жизни и ее красотам, великолепным и порой суровым. Ценить выстраданные, выпестованные радость и успех, да и саму жизнь. Вот где становишься философом, принимая сложности и спокойно постигая «грамоту» существования в непростых условиях. Оледенелый воздух белого зимнего безмолвия теплеет, если его вдыхать через пуховый шарф. Двери дома, особенно зимой, нужно открывать любому постучавшемуся, в любое время. Выпивать суровой зимой нужно в меру, иначе можно не дойти до дома, всего за несколько улиц. А летом, когда ты выезжаешь на природу солнечным днем за ягодой, – и комарье пытается тебя прогнать либо заесть живьем, – спастись можно, если использовать правильные репелленты и надевать верную одежду и обувь, и – оставаться спокойным, несмотря на злое зудение, способное довести до умопомрачения. Я не встречала еще настолько влюбленных в свои края людей, вспоминающих их красоты с такой неизбывной ностальгией и восторгом, как те, кто когда-либо жил на Колыме и Чукотке!

Папы с нами уже давно нет, как и многих, до и после него покорявших, исследовавших, отогревавших заботой и любовью эти земли. Но тепло их сердец с нами, а результаты их стремлений, их полета мысли и кропотливого труда используются, ценятся, их дела вспоминаются, на них равняются. В шкатулке у меня, перекочевав из маминой, лежит талисман истории моей семьи и любви моих родителей – маленький костяной Пеликен на тоненькой цепочке – пузатенький чукотский идол-божок, приносящий радость, благополучие и удачу. Следующим хранителем северной семейной истории будет моя дочь.

Комментарии

Комментариев пока нет

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий

Статьи по теме: