У окна, задёрнутого от вечернего, но ещё яркого солнца тяжёлой синей шторой, стоял кожаный диван. Рядом светился зеленоватым светом аквариум: в нём колыхались чёрные треугольные рыбы и шелестел компрессор, выпуская пузыри воздуха, которые с бульканьем лопались на поверхности воды.

Девушка за стойкой регистрации соответствовала общей атмосфере. Никаких тебе «белый-верх-тёмный-низ-шейный-платок-корпоративных-цветов» – обычное летнее платье, цветастое. Улыбка, правда, казённая, как будто девушка улыбалась «от имени и по поручению». Но, с другой стороны, попробуй-ка с самого утра улыбаться всем подряд: проходите, присаживайтесь, вот тут в корзинке бахилы… ожидайте, доктор вас пригласит… не волнуйтесь, больно не будет!

Егор навалился на стойку. Увы, он принадлежал к поколению тех, кто ещё в детстве научился бояться зубных врачей, а это не та наука, которая легко забывается. К чёрту.  Всего-то и нужно – часок посидеть в этом их кресле-кушетке с разинутой пастью и вялой шапочкой на взмокших волосах.

– Назовите фамилию, имя, отчество, – попросила цветастая девушка.

– Быков Егор Павлович.

– Сколько вам полных лет?

– Тридцать четыре.

– Домашний адрес?

– Улица Быкова, дом один.

Вот теперь девушка улыбнулась по-настоящему: в карих глазах зажглись солнечные точки.

– Бывают же совпадения!

– Да, – сказал Егор, – бывают.

***

Вообще-то её должны были назвать улицей Монтажников.

В сущности, это даже не улица, а целый микрорайон с тремя линиями двухэтажных домов: кирпичных, песчаного цвета коттеджей с огромными окнами. Прямо Европа! Забор из профнастила, аккуратные фонари, при каждом доме отдельный гараж на две машины. После энергоблока это был второй по важности проект отца. Больше, чем проект: давняя мечта – раз и навсегда решить проблемы с жильём для работников монтажа. Егор помнил, как отец отправился принимать первую линию, но подрядчики его так и не дождались: подъехать-то он подъехал, а из машины не вышел, велел шофёру разворачиваться. Почему? – перед домами не было газона. Что, новосёлы должны жить без зелёной травы? А где пешеходная дорожка? Почему, он, Быков, должен пачкать ботинки? Сотрудники Бельского монтажного управления Павла Егоровича обожали. В рот ему глядели, повторяли его любимые фразочки типа «Я пока не знаю, как это сделаю, но сделаю обязательно». Молодёжь ему неосознанно подражала, а вот Егор быть на него похожим принципиально не хотел. И уж точно не хотел идти по его стопам! Играл в местной рок-группе на басухе, поступать планировал на журфак. Однако у Павла Егоровича было другое представление о будущем сына – именно оно и оказалось решающим. Нет, Егору никто не шептал с детства в ухо: «Папа сказал – значит, надо». Просто папа говорил, было надо.

– Новости, очерки, репортажи – это, сын, всё преходяще. Вечен только монтаж.

***

В кармане зазвонил мобильный. Егор выудил его, скорчив в адрес цветастой девушки-регистраторши извиняющуюся гримасу.

– Быков, слушаю.

– Это Миляев, – раздалось в трубке угрюмое.

Всё ещё сердится на меня старик, – подумал Егор. Кремень старик, ничего не забывает.

– Мы всё закончили, – Миляев сообщил, – но работы не принимают.

– В смысле – не принимают? – Егор повысил голос.

– Дятлов отказывается подписывать акт. Говорит, надо вскрывать коллектор. Говорит, это требования эксплуатационной безопасности.

Миляев молча выслушал всё, что Егор имел сообщить по поводу подобных требований, а также по поводу подобной безопасности, ради которой нужно превратить образцово заваренный с торцов коллектор в груду металлолома. Цветастая девушка покраснела, бедная, до ушей.

– Извините, – сказал ей Егор. – Кажется, приём придётся отменить.

Забыв снять хилые медицинские бахилы, он выскочил на улицу и кинулся к припаркованному фольксвагену.

***

Пластиковые пропуска на строящемся энергоблоке два дня назад отменили, и теперь человека идентифицировали по биометрическим параметрам: вес, рост, лицо. Мужики, конечно, забеспокоились – тот же Дятлов больше всех: я, мол, бороду отращиваю, так что, меня ваша шайтан-машина с бородой узнавать перестанет? Нет, объяснили в службе безопасности, главное тут – координаты основных лицевых точек, так что отращивайте ваши бороды спокойно. Егор поворачивал голову так и сяк – проклятая камера всё никак не наводилась на его лицевые точки. Наконец, загорелся зелёный огонёк.

По машзалу он шёл быстро, успевая, однако, поглядывать по сторонам. Представляю, как ребята намучились с монтажом. Да ладно, мои ребята намучились: они, в конце концов, пришли и ушли. А турбинистам тут работать! Обслуживать это оборудование, ремонтировать… Вряд ли среди них попадаются карлики-дистрофики с двумя локтевыми суставами на обеих руках. Проектанта бы сюда, хоть одного, я бы обменялся с ним парой ласковых…

 ***

По лицам Дятлова и Миляева было видно, что между ними подобный обмен уже состоялся.

При виде Егора Дятлов открыл было рот, но Егор его перебил:

– Мне, Дмитрий Алексеевич, ваши чувства чрезвычайно понятны. Наверняка в коллекторе груда мусора – так вы думаете, да? Моим профессиональным качествам вы, похоже, не доверяете.

– Я, Павел Егорович, вам лично доверять могу. Но существуют правила…

– Вы, Владимир Васильевич, даже моё имя-отчество произнести не можете! А правила, конечно, существуют – специально для случаев, когда кто-то хочет избежать личной ответственности.

– Вы думаете, я…

– Думаю, вы просто боитесь. Ещё бы. В случае чего ведь крайним окажетесь. Премии лишат, да?

Дятловская морда налилась тёмной кровью и он стал похож на брюкву. Причём – из-за этой его чёрной щетины – брюкву, только что вытащенную из земли.

– Я действую согласно нормативным документам!

– Хорошо. Действуйте. Но имейте в виду, если мы выполним ваши требования, блок пустят на полгода позже.

Молча вырвав из рук Миляева папку, Дятлов подписал акт приёмки. Поднял взгляд на Егора тяжёлый взгляд и процедил:

– Папа бы так не разговаривал!

***

– Ещё почище бы разговаривал! – буркнул ему вслед Миляев, и, не глядя на Егора, поспешил прочь.

Миляев был отцовской креатурой – таких людей совсем немного сейчас осталось в БМУ: мамонты, мастодонты, которых Павел Егорович где-то разыскивал, сманивал к себе – «У меня должны работать лучшие!» – лично проводил собеседование, назначал на должность, чтобы уже никогда не давать спокойной жизни. Как-то во время пусконаладочных работ в машинном зале первого блока он заметил мусор и грязь, и всю бригаду оставил убирать. Это после двенадцатичасовой смены! Миляев как раз в той бригаде работал – тогда, конечно, совсем зелёный пацан. Закончили они только к одиннадцати вечера, но никто не жаловался. Может быть, потому, что через полчаса после ухода Быкова к ним в машзал пришёл его водитель с двумя баулами продуктов:

– Вот, мужики. Папа сказал, чтоб поели сначала…

Так Павла Егоровича звали монтажники – Папа. А потом и во всём Бельске стали так звать. Он многим помогал, чего там: подшефной школе, детскому саду – да всем, кто просил. Всем, кроме Егора. «Папа, я не понимаю задачу!» – «Разбирайся. Мужик должен решать свои проблемы сам».

***

Егору вдруг остро захотелось поговорить с отцом. Он представил, как сидит в маленькой кухоньке, из открытой форточки остро и горячо пахнет пылью и крапивой, которая, как ни борись с ней, всё равно вырастает у забора. Солнце тянется в окно последними лучами, укладывает на столе косые квадраты. Перед отцом, конечно, неизменный чай, такой горячий, что он, кажется, ещё кипит в кружке. И особенная его манера слушать, не глядя в глаза собеседнику... Почти всех эта манера смущала, люди начинали сбиваться и мямлить, но Егор понимал: отец не хочет отвлекаться от сути. Сокращает количество внешних раздражителей, чтобы точнее вникнуть в то, что ему говорят.

– Привет, пап. Я коньяк принёс, ты ж не против? Зуб болит, понимаешь. Обезболить нужно…

Выпив, он стал рассказывать новости. Сын уехал вчера в летний лагерь… Маринка зовёт на море, но, ты ж понимаешь, отец, на работе сейчас самая жара…  

***

На этой проклятой работе всегда была самая жара. С того момента, как Егор принял пост директора Бельского монтажного управления, он не имел ни минуты покоя. А началось с того, что через месяц после его назначения у предприятия закончились деньги. Полгода они сидели без зарплаты, и надо было здорово повертеться, чтобы автобус просто вышел на линию, чтобы люди приехали на объект. Они приезжали: напряженные, хмурые, не знающие, что принесёт им завтрашний день и всё с тем же упреком – иногда невысказанным, а иногда высказанным громко и зло:

– Папа уж нашёл бы выход!

По всей области монтажные управления схлопывались одно за другим, не выдерживая кризиса. Сначала шла стадия укрупнения под флагом оптимизации производства: всё по плану, вы, уважаемые, получаете статус филиала, просто другая вывеска, а работать будете, как раньше. Хрен там – как раньше. Все уже знают – лишили тебя самостоятельности, значит скоро всё, конец. Нет ничего проще, чем закрыть филиал. Поэтому укрупнения боялись. Поэтому Егор крутился, как мог, лез во все тендеры, посылал своих ребят повсюду, даже в Магадан, если там находился выгодный заказ.

Очень хотелось пожаловаться отцу, как он задолбался. Хотелось сказать: «Знаешь, меня жизнь к такому не готовила». Но он не мог. Это в их семье было не принято: жаловаться. Орать, мебель ломать, из дому, хлопнув дверью, уходить – это да, это пожалуйста, это сколько угодно. Нервы на кулак наматывать, жилы рвать… Но не жаловаться.

***

Он выпил ещё. Тихонько шелестели берёзы, служитель ширкал метлой по и без того чистым дорожкам кладбища. Заходящее солнце разбухло, порыжело, и воздух стал тоже рыжим, грустным. Потянуло прохладой. Тонко запели комары.

Собственно, это место никто в Бельске кладбищем не называл. Вот и Егор, уходя к отцу, сказал Маринке: «Я на Колмановского». Колмановский был первым директором Бельской электростанции, директором, который строил её и запускал. При нём Бельск стал процветающим посёлком: больница, две школы, бассейн, дворец культуры – здесь было всё, что нужно для жизни. А вот к смерти как-то не готовились. Строго говоря, место под кладбище было выделено, но никто не хотел хоронить там своих близких, предпочитая ездить в соседнее село. Тогда Колмановский включил в своё завещание особый пункт: пусть его похоронят именно тут! Первым лёг в здешнюю землю. А неподалёку от его могилы лежал отец. Да, что поделать, и монтажники не вечны. Вечен только монтаж.

***

Два месяца назад праздновали юбилей организации. Арендовали зал Дворца культуры. Кучу денег вбухали, хотя последствия кризиса ещё давали о себе знать. Но Егор понимал: праздник нужен людям. Кто только не явился поздравить! Со строящегося энергоблока приехала делегация, директор станции прибыл, мэр города прикатил. Конечно, думцы, спортсмены, подшефная школа… Все с подарками. Но больше всего постарались свои: Миляев припёр огромный портрет Павла Егоровича, сработанный местным художником.

– Этот портрет, – заявил он со сцены, – должен висеть в кабинете над креслом, которое Павел Егорович занимал больше тридцати лет.

Егор принял портрет отца из рук его верного друга и сослуживца и сказал:

– Спасибо, Валентин Леонидович. Но я надеюсь, вы позволите мне самому решать, что будет висеть в моём кабинете.

***

– На самом-то деле я бы хотел его повесить, пап. Да и стена, знаешь, просто кричит об этом. Но ведь они тогда ещё и рожи наши будут сравнивать: похож я на тебя или нет.

Он знал, что не похож. Отец невысокий, кругловатый, напористый. Лысый. Взгляд пронзительный. А он, Егор, пошёл в мать: внешность легкомысленная… Он встал, слегка покачнувшись – хм, развезло всё-таки. Домой. Пора домой. И пора уходить с этой треклятой работы. Она же жрёт тебя – отец, вон, шунтирован был, неоднократно прооперирован был, но всё время возвращался обратно, приползал обратно, и эта работа опять его доедала… На себя же был не похож в последний год! Узкие плечи, руки висят бессильно, кожа обвисла, лысина в пятнах… Не отец это был. Тень отца. Вот, как всегда, не поговорили толком. Знаешь, что меня бесит? Меня бесит, что ты всё решал за меня. Может, стоило дать мне немного свободы? Ладно, журналистом я не стал. Но ведь мог хотя бы работу найти в другом месте. Но нет, ты притащил меня в своё любимое БМУ…

Павел Егорович заметно выделял сына среди других своих подчинённых. Если другим он не давал спокойной жизни, то сыну не давал жизни никакой. Как-то раз, во время визита высокого начальства, Павел Егорович заметил, что Егор этого начальства робеет. И уж как он начал его посылать в самые разные кабинеты! К министру однажды отправил. И ведь на каждом собрании заставлял выступать! Ух, как Егор его ненавидел тогда…

– Егор Павлович, это клиника «Классик-Дент». Когда мы можем назначить вам время для приёма?

– Подождите, у меня другая линия. Я вам перезвоню, – Егор переключился и выслушал то, что имели ему сообщить. «Стуканул всё-таки Дятел», – подумал, засовывая мобильник в карман. Что ж. Надо ехать, раз такие люди зовут.

В приёмной директора станции пахло кофе. Пожилая секретарша подала ему вместе с чашкой вазочку шоколадных конфет, при виде которых у Егора немедленно заныл зуб, и он вспомнил, что в клинику так и не перезвонил. Потом из кабинета директора вылетел незнакомый седой мужик, прижимая к боку пухлую кожаную папку. Секретарша кивнула:

– Заходите.

Директор встал из-за стола, пожал руку.

– Рад вас видеть, Павел Егорович!

Егор ухмыльнулся.

– Извините, – тут же поправился директор. – Мы долго работали с вашим отцом. По-другому язык это словосочетание пока не произносит… Знаете, это ведь я тогда на предложил улицу его именем назвать. Решил, так будет справедливо: он столько сил вложил в это строительство, а до заселения не дожил…

Егор смягчился.

– У нас вся семья инженеров, уже прадед инженером был, и всегда в одном поколении сын – Павел, а в следующем – Егор. Традиция. 

Зазвонил телефон. Директор не обратил внимания, и телефон, вякнув, замолк.

– Дело вот какое, Егор Павлович. Мы хотим предложить вам должность начальника турбинного цеха на третьем энергоблоке. Я понимаю, что это не совсем ваш профиль. Но вы ведь отвечаете за монтаж этого оборудования, лучше вас его не знает, можно сказать, никто. Я уверен, вы справитесь.

Егор нахмурился.

– Ни в коем случае не хотелось бы оголять монтажное управление, – сказал директор. – Но, посмотрите… Из серьёзных объектов, которые сейчас строятся в регионе, – только наш энергоблок. И это строительство уже подходит к концу. Что вас ждёт? Скорее всего, БМУ получит статус филиала, есть намерение присоединить вас к пермскому участку. Директором вы уже не будете, а вниз ходить ведь неинтересно… Начальник же ТЦ – это фигура. У меня в этом цехе людей больше работает, чем у вас на всём производстве. Подумайте, Егор Павлович, ладно?

***

О чём тут было думать? Выбора на самом деле не существует. На все вопросы, которые задает жизнь, ответы уже есть. Они внутри нас. Каждое твоё решение уже заложено в прошлом. Эти решения рождались в разговорах с отцом, в спорах с ним… Они появились, может быть, в тот момент, когда сам он, Егор, назвал новорождённого сына Павлом.

Он поставил машину в гараж и шёл на работу пешком. Надо было пройтись, чтобы подумать. Подумать, как жить. Как сохранить управление, которое создавал отец. Не волнуйся, Папа. Я пока не знаю, как это сделаю, но сделаю обязательно.

На плечи Егора всей своей горячей тяжестью наваливался июль. Но это была посильная тяжесть.