Илл.: Художники Илья Гапонов, Кирилл Котешов

Поезд тронулся. Я посмотрел в окно. Дети машут руками, жена стоит рядом, грустит, а я еду и думаю: «На хрена мне все это нужно?». Эх, опять на вахту. Работа шахтером – дело неблагодарное. Если лет пятнадцать назад я еще мог похвастаться хорошей зарплатой, уважаемой профессией, то сейчас… Эх, даже говорить не хочу.

Когда кто-то спрашивает, кем я работаю, я отвечаю – забойщиком. Странное слово, правда? Непросвещенные обычно переспрашивают: «Кем, кем? Это что, скот забивать?». Я обычно просто улыбаюсь и отвечаю что-то стандартное: «Ну, типа». Все ради того, чтобы избежать очередного рассказа о своей работе. Вопросы обычно у людей странные. «А что, правду говорят, что глубоко под землей голоса можно услышать?». «Не слышал», – отвечаю отстраненно я. «А как в туалет в шахте ходить?». «Терпим до конца смены», – говорю я, – лишь бы отстали. «А страшно там, под землей?».

А действительно, страшно? Когда долго работаешь – нестрашно. Все воспринимается как данность. Это работа и все. Делаешь все по технике безопасности и надеешься, что ничего не произойдет. Да и попросту стараешься убрать эту мысль подальше, вглубь себя. Страх шахтеру только мешает работать, вот и все. Если случится обвал или взрыв, а ты на глубине – страх тебе не поможет. Ничего ты уже тогда не сделаешь. Хоть плачь, хоть молись – все одно. Останешься лежать глубоко под землей, укутанный несколькими сотнями метров грунта. Стихия, что уж тут говорить. Хотя я, наверное, лукавлю. Иногда не получается спрятать все эти мысли поглубже. Когда ты давно не работал, например. Вот как сейчас, еду я из дома, и все вроде бы хорошо, но чем ближе я к шахте, тем ярче становится мысль: «Поднимусь ли я обратно в этот раз? Увижу ли я снова солнце, жену, детей?».

Но, ничего. Несколько дней и все будет как прежде. Бывает страшно и после аварии. Как-то не по себе входить в шахту, зная, что на днях там остался твой знакомый. Но выхода нет – все равно идем. Нужно детей кормить, по-другому никак. Перестал работать – считай, умер. Вот и вся мотивация.

Был у нас на шахте, один старый забойщик – Иван Сергеевич Минин. Мы звали его просто Сергеич, а иногда «святой». Почему «святой»? Сергеич начал работать шахтером сразу после того, как отучился. Поехал на практику на шахту, там и остался. Всю жизнь, считай, на шахте. Я с ним познакомился, когда ему уже было за пятьдесят. Он был дядька опытный. Опытный и как простой мужик, и как горняк. Поэтому с ним всегда было интересно поговорить.

– Зачем, – говорю, – Кузьмич, тебе эта шахта. Ты уже на пенсию можешь уйти. Детей Бог тебе не дал. Сиди себе спокойно дома. А он отвечал: «Тут, братец, люди хорошие, настоящие мужики. Где я таких еще найду?».

– А ради чего наш брат шахтер спину рвет, жизнью рискует, скажи мне, Кузьмич?

– Чтобы скрепки в степлере были.

– Какие еще скрепки?

– Ну степлерные. Скобы. Во! Наш, братец, труд – дело неблагодарное. Но все с нас начинается. Добудем руду, из нее будет железо, из железа скрепки. А если есть скрепки, то в офисе будет чем бумагу закрепить, будет чем заняться, так сказать, хе-хе. Если так подумать, то все на нас держится, вся мировая экономика. Без железа, меди и других минералов не сделаешь ни компьютер, ни дом не построишь, ни офис. Это я так, братец, для упрощения говорю, что скрепки. Вроде эдакая мелочь, но нет. Все ведь с нас начинается.

– Да ты, Кузьмич, философ.

– Поработай в шахтах с моё, и ты таким будешь. Все ж надо понимать, ради чего, как ты говоришь, наш брат спину рвет. Чтобы скрепки были. Потому что никто другой не может.

Этой мыслью я, наверное, и успокаивал себя все время. Платили гроши в сравнении с тем трудом, который на нас лежал, а мысль о скрепках согревала. Кузьмич работал на многих шахтах, чудом пережил несколько аварий, в том числе взрыв метана. Он как заговоренный был, выбирался из самого пекла.

Я, конечно, во всякую мистику не верю, но с Кузьмичем всегда как-то спокойнее было в шахту спускаться. Однажды произошла авария. Я на тот момент только начал работать шахтером, молоко еще на губах не обсохло, как говорится, а Кузьмич уже был опытный горняк. Мы с ним тогда должны были сменить ночную смену, но в шахту еще войти не успели. Бог отвел.

Пока я как заколдованный смотрел на столп черного дыма, вырывающегося из шахты, Кузьмич уже вскочил в «самоспасатель» и собрался спускаться вниз. Я крикнул Кузьмичу, что пойду с ним. Помню, он на секунду остановился, положил руку мне на плечо и уверенно сказал: «Останься. Ты тут нужен. Спасатели как приедут, объясни им, что да как». «Хорошо», – сказал я.

Кузьмич пошел в шахту, а что мне нужно было объяснить, я так и не понял. Понятное дело, что Кузьмич просто не хотел пускать меня в шахту, зеленый я еще был, а пойти туда в «самоспасателе», да еще и попытаться вытащить кого-нибудь – самоубийство. За Кузьмичем спустилось еще несколько «старожилов». Через полчаса они все вернулись, вытащив несколько ребят, потерявших сознание. Кто-то бредил, кто-то блевал, у кого-то изо рта текла пена. Спустившиеся герои из последних сил затаскивали надышавшихся газом ребят в приехавшие «скорые».

«Сколько времени прошло?», – спросил у меня Кузьмич. «Полчаса. Ровно», – ответил я. Кузьмич снова направился к шахте. «Не надо. Ты чего?», – чуть ли не вскрикнул я. «Самоспасателя» хватает на пятьдесят минут при движении. Я пытался остановить старого шахтера. А он в ответ лишь жутко улыбнулся и сказал: «Все нормально». Кузьмич вытащил тогда еще двоих, даже не представляю, как ему это удалось. Тогда его и прозвали «святой». Сам, правда, тоже надышался, попал в больницу, но как только выздоровел, сразу же вернулся на шахту. Все ради скрепок… для степлера.

Иногда как подумаешь, сколько труда, пота и даже человеческих жизней было вложено в эти самые скрепки. А люди – не понимают. Все воспринимается как данность. Кузьмич еще не раз входил в шахту вытаскивать ребят и, в конечном счете, сам погиб под завалом. «Белые воротнички победили, – говорил он с улыбкой, – но без синих остановится весь прогресс, даже в наши времена. Что ж они будут делать, без скрепок своих?».

И вот опять я еду туда, где гибли мои товарищи, туда, где обменяю свое здоровье на гроши, туда, откуда я, возможно, даже не вернусь, еду с одной лишь только мыслью: «А на хрена мне все это нужно»? Быть может, жена права – надо бросать эту работу, найду что-то другое. Но я еду. Там хорошие люди, настоящие мужики, которые делают то, что другим не под силу, получая при этом копейки. Зачем? Да потому что никто кроме нас не может. Потому что нужны эти самые скрепки… в степлер.