Шасть! И стебли полыни расступились от удара палки. Шасть! Разлетелись семена одуванчиков. Дых-дых! Птицы покинули ветку старого дерева. Дикое племя шестилеток пробиралось сквозь кусты к тайному штабу.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­_­­­­                – Э-э-э, пацаны, смотрите!

– Кто это сделал?

Излюбленная тарзанка, виновница ободранных коленей была закинута высоко на дерево.

– Может ветром?

– Да каким ветром, здесь кто-то был кроме нас!

– Надо проследить кто это!

После небольшой перепалки были выбраны лучшие наблюдательные пункты, они же кусты неизвестных растений. Затаились. Минута, две, семь, десять… Взрослому читателю необходимо напомнить, что мальчишеские ноги не пригодны для сидения на месте, рты совсем не годятся для молчаливой засады, а горячие головы генерируют несчетное количество идей, которые, конечно, должны сразу же воплощаться в жизнь. Поэтому, когда Ванек с визгом выбежал из укрытия, все облегченно вздохнули и, смеясь, рассыпались по поляне.

– Ты чё орешь как девчонка? – давясь смехом, прохрюкал Дима.

– Да там муравейник огромный!

Следующие полчаса друзья бомбили муравейник и проверяли действительно ли попки его жителей кислые. Надоело. Немного послонялись по поляне, рассекая кусты, поковыряли палками землю и, наконец, вспомнили зачем карабкались сюда по сопке и пробирались через крапиву.

– Чё, пацаны, кто полезет? – спросил Саня. Он был самый старший в компании мальчишек и с гордостью рассказывал, что через два месяца ему исполнится семь.

Все молча подняли головы на тарзанку, которая трепыхалась на ветке метрах в пяти от земли.

         – Чур, не я! – пропищал Ваня.

         – И не я, – примкнул к нему Дима, – я ногу подвернул.

– Да тебя никто и не предлагает, – заржал Саня, – под тобой дерево сломается, жирный!

– Сам ты жирный, – обиделся Дима, – вот бери сам и лезь!

– Не, я не могу, у меня штаны новые. Мама убьет, если порву! – отмазался Саня, – Пускай Паха лезет.

– А чё это я? – возмутился Паша.

– Ну ты самый мелкий, под тобой точно ветка не сломается.

– Ты тоже не тяжелый, сам лезь!

– Да я бы легко залез, если бы не штаны! А ты просто зассал! – давил Саня.

– Ничё я не зассал, просто не хочу, – неуверенно отпирался Паша.

– Пацаны, он зассал! – подстрекал Саня, остальные подхватили.

– Че, слабо, да? – прописклявил Ванёк.

– Ничего мне не слабо, придурки! – психанул Паша и ринулся к дереву.

Несколько раз подошва кроссовок соскальзывала со ствола дуба под предательские смешки друзей, несколько раз обламывались ненадежные сучья, но злость помогла Пашке влезть на пятиметровую высоту.

– Сейчас посмотрим кто из нас ссыкло, – процедил он сквозь зубы и лежа на животе стал продвигаться вдоль массивной ветки на которую была закинута тарзанка.

– Давай, Паха! – крикнул Дима.

– Заткнись! – шикнул на него Саня.

Через несколько минут тарзанка была размотана и спущена вниз. Пацаны ринулись к ней, отталкивая друг друга.

– Кто последний, тот лох! – объявил Саня, который оказался ближе всех к качеле.

– Э-э-э, так не честно, ты чё толкаешься, – заскулил Ванёк.

– Ванёк – лох! Ванёк – лох! – ликовал Дима.

Тот от обиды стеганул палкой крапиву и вдруг вспомнил про Пашу, который по-прежнему сидел на дереве.

– Спускайся давай!

– Я не могу, -  еле слышно крикнул Паша.

– Почему?

Страшно. Пашке было просто по-детски страшно. Искренне, всей душой, всем телом. За несколько минут целый мир сузился до ветки под животом, которую он изо всех сил обхватил руками. Верёвка напряглась и заскрипела, а сук начал понемногу «ходить» от раскачиваний снизу. Казалось, одно движение и он тут же полетит вниз.

– Да зассал он! – не унимался Саня, раскачиваясь все сильнее, – Пашка-ссыкун! Пашка-ссыкун!

– Придурки! Лучше бы помогли! – отчаянно крикнул Паша. И тут же замолчал, будто собственный крик может столкнуть его в бездну.

– Пашка-ссыкун! Пашка-ссыкун! – подхватили остальные.

– И лох! – пискнул Ванёк.

Обида жгла внутренности, слезный комок несколько раз подходил к горлу. Друзья называется! За что они так? Ну, я им покажу, когда слезу! Но как бы не сердился Паша, все же было лучше, когда кто-то был рядом, пускай даже эти предатели. Однако накатавшись и вдоволь насмеявшись над его положением, племя двинулось дальше рассекать листву палками и выживать в своем опасном мальчишеском мире. А под вечер девятиклассники, забредшие в секретный штаб покурить тайком от родителей, помогли Паше спуститься.

***

– Пах, многоквартирный дом, Лейпцига, 33 – нет света, – сообщил диспетчер.

– Понял, выезжаем.

Двадцатитрехлетний Паша накинул куртку, засунул телефон в карман и направился к аварийной машине. Он дважды постучал по «буханке» и был вознагражден звуком открывающейся двери. Пузатый водитель – дядечка лет пятидесяти, откашливая дремоту, взялся за рычаг переключения передач, подкурил сигарету и буркнул:

– Куда?

– Лейпцига 33.

– Это где «Южанка» что ли?

– Это где старый кинотеатр.

– Так я про него и говорю, раньше он «Южанка» назывался, мы туда еще с женой…

Борисыч, как все водители старой закалки, презирал онлайн-карты и перемещался по городу исключительно силами своей внутренней навигационной системы, интуитивно объезжая пробки. Поэтому дежурная бригада нередко простаивала в заторах, моля бога, чтобы Борисыч не вспомнил какой-нибудь неведомый объездной путь через дворы.

Через полчаса Паша выпрыгнул из машины, взял инструменты и направился к подъезду. Зимний ночной воздух смешался с тишиной обесточенного дома, отчего сугробы стали казаться белее, скрип снега – громче, всё во дворе было недвижимо и спокойно.

– Чёрт возьми, сколько можно ждать?! – встретил Пашу женский голос. – Почему так долго?! Двадцать первый век на дворе, ни помыться, ни пожрать приготовить!

– Не волнуйтесь, сейчас разберемся, – ободряюще ответил Паша и зашёл в подъезд.

Возле щитка стоял какой-то дед с фонариком.

– Дедушка, давайте лучше я.

Старик посторонился, но не отошёл и стал глазеть на щиток вместе с Пашей.

– А мы думали, не приедет уж никто. Мы-то с бабкой вдвоём живём и без света можем. Да вот внуки приехали, нехорошо в темноте…

Помолчали. Дед не уходил и многозначительно кряхтел под ухом.

– Может пробки сгорели?

– Разберемся, дедушка, не мешайте.

– Не мешаю, не мешаю. Вы специалисты сейчас молодые, всё лучше знаете. Мы сами-то с бабкой, когда молодые были, на заводе работали. Как сейчас помню, смена с восьми начиналась, а приходить к семи надо было, потому что иначе…

– Свет давно отключили? – прервал его Паша.

– Дык это… с час наверное… Я еще перед этим на балкон-то вышел и слышу щелчки что ль какие! Может это… кто подпалил чего…

– Напряжение не приходит, – пробормотал Пашка себе под нос, – так что вы говоритие треснуло?

– Суставы мои, – огрызнулся дед, обиженный невниманием собеседника, – щелкало что-то недалеко от дома как будто…

– Да провода трещали, – встрял в разговор молодой мужчина, выходивший из подъезда, – я как раз с дочкой домой шёл… ну сильно так трещало, я ещё подумал, может, позвонить куда-то, а потом вспышка и отключилось всё, – мужчина потер руки как будто пытался их намылить, – а что случилось, свет скоро дадут?

– Как только так сразу, – ответил Паша, закрывая щиток, и мысленно скривился от осознания, что ответил также как его наставник.

Три недели назад молодой Паша пришел работать в «ЮгЭнерго», неделю назад закончилась его стажировка. Наставника звали Сергей Сергеевич, но в ходу было – Сега, а почему спрашивать как-то неловко, то ли так сократили имя и отчество, то ли… да чёрт его знает. Во всяком случае, сорокатрехлетний Сега был настолько первоклассным специалистом, насколько невыносимым человеком. Поэтому Паша был неприятно удивлен, когда понял, что за две недели работы рука об руку впитал не только профессиональные навыки, но и перенял повадки Сеги.

***

Ровно за час тридцать пять до этого в двадцать первой квартире на Лейпцига, 33 девятилетний Коля вынырнул из-под одеяла и включил свет.

– Эй, кто-нибудь есть?

Тишина.

– Все чисто, – обрадовался мальчик, обращаясь к беспородной Бульке.

Он отправился на кухню, подставил табуретку, распахнул буфет и отсыпал в тарелку понемногу из каждой пачки, смешивая сухари и чипсы. Булька нетерпеливо тявкала снизу.

– Да подожди ты, – он аккуратно завернул упаковки обратно и, окинув взглядом полку, остался доволен, – надеюсь, не заметят. 

Родители не разрешали сыну есть много, как они говорили, «вредной еды», но считали, что и абсолютный запрет не приведет ни к чему хорошему. Сладкое, чипсы и прочее всегда были в доме, но выдавались дозированно. А «дозированно» для девятилетнего синоним «недостаточно». Поэтому вечера, когда родители укладывали Колю спать и уходили, были настоящим праздником. Он заранее знал, в какой день родителей пригласили в гости, и притворялся спящим, а потом слышал:

– Уснул?

– Ага.

– Что-то быстро сегодня. Собирайся, пошли тогда.

Потом чувствовал поцелуй мамы на своем виске, возню в коридоре, наконец, поворот ключа и два щелчка. Ура, свобода!

Булька, обезумевшая от счастья доедала с пола сосиску, а Коля с тарелкой награбленных вкусностей отправился к компьютеру и здесь его тоже ждал отрыв, потому что мама разрешала играть не во все игры, а папа разрешал играть не все время.

– Ну что, в ГТАшку? – спросил Коля.

Собака лизнула в ответ руку хозяина.

– Значит в ГТАшку.

Однако на этот раз веселье длилось недолго, в самый разгар игры, когда Коля уезжал от полиции на танке, погас свет. Мальчик сразу поджал под себя ноги. В подъезде послышались голоса соседей, но через пять минут и они смолкли, как будто темнота поглотила и звуки.

– Кажись, свет отключили…

Услышав собственный голос, Коля немного приободрился, голова заработала. Так, надо добыть свет. Где есть фонарик? На телефоне. Телефон – на журнальном столике, но как до него добраться? Фантазия уже нарисовала страшную когтистую руку, которая только и ждет, когда Коля ступит на пол, чтобы схватить его за ногу. Однако в ослепляющей темноте было сидеть страшнее, чем решиться на поход за телефоном. Поэтому мальчик встал со стула, молниеносно добежал до столика, нащупал телефон и запрыгнул на диван. Вспышка осветила комнату, и Коля увидел, что собака последовала за ним. Пока Булька не оказалась на диване, мальчик нервничал, а вдруг когтистая рука все-таки на полу и сейчас утащит маленького тявкающего друга.

– Давай, Булька, быстрее!

Время шло, ужасной руки не было, света – тоже. Вспышка телефона, которая сначала казалась спасением, теперь стала сомнительным союзником. В полумраке Коле чудились жуткие силуэты, несколько раз он вздрагивал от движения собственной тени. Но самым жестоким предателем оказалась память, которая подсовывала кадры из фильмов ужасов, которые случайно удавалось подглядеть, пока мама не отправляла в постель. Вот-вот по телевизору пойдут помехи, и девочка с черными волосами вылезет из экрана, вот-вот из коридора вползет полуразложившийся зловонный труп, волоча кишки по полу. В памяти восстали рассказы про домовых, ведьм, покойников, почти слово в слово вспомнилась бабушкина история, рассказанная на даче у костра.

«Я тогда молодая была, мама твоя еще не ходила толком. А жили мы в деревне и держали большое хозяйство, я аж в четыре утра вставала, чтобы корову подоить и отвести на пастбище. Вот в тот день жарко было, устала я очень и решила прилечь пока твой дед не вернулся. Лежу значит и слышу: «Топ-топ, топ-топ». Я сразу подумала, что коза в дом забрела, бывало иногда такое, ну и крикнула: «Машка, а ну пошла вон!» Потом снова слышу: «Топ-топ, топ-топ». Ну думаю, наглая какая, сейчас получит у меня. Поворачиваюсь, а передо мной чертик стоит и улыбается. Я перепугалась до седых волос, замерла. А он стал потихонечку хихикать. Тогда я три раза перекрестилась, а он еще сильнее засмеялся и исчез». Коля тоже перекрестился, а немного подумав, перекрестил и Бульку мирно лежащую рядом. Щелк!

– Ай, мамочки!!! – Коля подскочил на диване и уставился в темноту коридора.

Булька, сбитая с толку, залаяла в пустоту, защищая хозяина от невидимого противника.

Щелк! Щелк! То остывал масляный обогреватель в комнате Коли. Дом был старый, и батарея в детской почему-то не грела, поэтому родители купили обогреватель, который всегда включали на ночь. Но Коле чудилось, что это кто-то лязгает зубами. Теперь он был готов отдать все игры мира и никогда больше не есть чипсы, лишь бы родители сейчас оказались дома.

– Алло, мам?

– Ты почему не спишь?

– Мам, у нас свет отключили, – сдавленным голосом сказал Коля, горячие слезы покатились по щекам мальчика, когда он услышал родной голос.

– Ну и что, ложись спать.

– Мне страшно, – всхлипывал Коля.

– Ты чего плачешь? Ты у себя дома, страшного ничего нет, возьми Джека, ложись в кровать и засыпай, мы скоро приедем. Не надо бояться.

– А через сколько приедете? – шмыгал носом Коля.

– Не знаю, через часик может. Давай ложись, дома нечего бояться, наиграешься в свои игры, потом начинает тебе казаться ерунда всякая.

– Ладно…

– Все давай, люблю тебя.

– И я тебя…

***

Снег добросовестно хрустел под ногами Паши. Морозно.

Хоть бы перегорел предохранитель... хоть бы перегорел предохранитель, хоть бы предохранитель… Паша зашел в подстанцию, отключил линию, мысленно скрестил пальцы и стал прозванивать предохранитель: «Хоть бы… хоть бы…» Тестер предательски заверещал… значит не предохранитель. Он вышел из подстанции и стал двигаться вдоль линии электропередач. Шаг, два, три… двадцать, тридцать, вот оно! На высоте семи метров поплавилась изоляция. Паша вернулся к машине.

– Ну что, поехали? – сквозь кольцо дыма поинтересовался Борисыч.

– Нет, я за поясом и лазами, – мрачно буркнул Паша.

– Э-э-э! Командир! – донеслось с третьего этажа, – Свет скоро будет?

«Как только так сразу», – пронеслось в голове у Паши.

– Скоро! – ответил он.

Полтора часа. Всего полтора часа нет света, а жизнь обитателей дома по улице Лейпцига 33, казалось, замерла. Не вскипел чайник, не достиралось белье, не досмотрелся фильм, не отправился отчет и еще десятки «не». Теперь все сосредоточились у окон, то там, то тут можно было увидеть размытый силуэт человека, смотрящего в темноту и ожидающего, когда дядя-электрик снимет его жизнь с паузы.

Паша вернулся к опоре, надел лазы, страховочный пояс и размяк. Шла вторая неделя его самостоятельной работы, до этого он никогда не поднимался на опору выше двух метров, хотя и это ему давалось непросто. Но тогда крутой характер Сеги не давал спуску, и все получалось как-то само собой. «Зад отклячивай, куда ты к опоре прижался! Не обнимай ее, ногу ставь!» Теперь же Паша пытался быть Сегой сам себе и прокручивал его фразы в голове. Это немного помогло и, выдохнув, Паша взялся за опору… и отпустился…

Да что со мной… «Зассал он! – пронеслось у него в голове. – Пашка-ссыкун! Пашка-ссыкун!» Теперь не молодой мужчина, вступивший во взрослую жизнь, стоял возле опоры, нет, то был шестилетний мальчик. Только вместо кроссовок на нем почему-то были надеты лазы, а на поясе висела сумка с инструментами.

***

Разговор с мамой немного отвлек Колю, к тому же она напомнила про Джека – игрушечного пса, появившегося в доме на год раньше Бульки. Он там сидит на полке один, в полной темноте! Решено организовать спасательную операцию! В одну руку Коля взял собаку, в другую телефон, аккуратно слез с дивана, вышел в коридор, посветил в сторону кухни, никого. Шаг, шаг – прошел часы, шаг-шаг – вот и родительская спальня, шаг-шаг – заскрипела половица.

– Не бойся, Буличка моя, не бойся. Дома нет ничего страшного, – повторял он слова мамы.

Наконец он добрался до комнаты, взял с полки Джека и уселся на кровать, уложив с одного бока игрушку, с другого собаку. Шло время и время давило, с каждой минутой положенной на преодоление страха, казалось, что свет уже никогда не включат. Тут Коля вспомнил рассказ, прочитанный во втором классе, где мальчик возвращался один через лес и, чтобы было не страшно, громко пел.

– Остыли реки, и земля остыла, – заголосил Коля изо всех сил. Песня, которую с трудом и слезами разучивали к школьному Новому году, теперь слетала с языка, будто он знал ее всю жизнь.

– И чуть нахохлились дома! – чуть тише пропел Коля.

– Это в городе тепло и сыро, – еще тише прозвучал его голос. Метод из книжки дал сбой. Коле стало казаться, что пением он, наоборот, как будто привлекает всю нечисть. Сейчас сюда сбегутся, сползутся, стекутся все ужасные твари.

– Это в городе тепло и сыро, – в пол голоса пропел оробевший мальчик.

– А над городом зима, зима, зима… – прошептал Коля. И ответом ему была зловещая тишина.

Джек почувствовал горячие слезы на своих плюшевых ушах.

***

Тем временем шестилетний Пашка в теле двадцатитрехлетнего Паши сделал самое главное – первый шаг. Теперь он неуверенно переставлял ноги, обутые в лазы вдоль столба и, вопреки наставлениям Сеги, всеми силами прижимал себя к бетонному столбу. Через каждые пару шагов он останавливался, выдыхал, призывая всю волю и храбрость, а затем снова делал шаг.

– О! А вы электрик? – послышался женский голос снизу. – А свет скоро будет?

Паша закрыл глаза, под опущенными веками его зрачки закатились под лоб. Терпение… терпение… Вдох, выдох.

– Скоро!

– Хорошо если скоро, а то детей кормить надо и спать укладывать, а света все нет.

Каким же он был дураком, когда в детстве кидал на сестру какую-нибудь веревку или колготки и кричал: «Змея!» -  а потом от души смеялся, наблюдая за её реакцией, которая всегда оправдывала ожидания. Какой же мучительный стыд он испытывал теперь за глупые детские проделки. Чужие страхи кажутся чем-то странным, ненастоящим. В самом деле, как можно бояться змей или грома, или темноты? Но вот теперь Паша добрался до той высоты, когда чувствуешь, как раскачивается опора. Легкий ветерок, который не замечаешь внизу, здесь кажется ураганом, способным несколькими порывами снести человека вместе с опорой. В самом деле, как можно бояться высоты? В памяти воскрес сук, который семнадцать лет назад также ходил под Пашинам телом, когда друзья-предатели раскачивались на тарзанке снизу: «Пашка-ссыкун! Пашка-ссыкун!»

***

Коля продолжал плакать в своей комнате, обнимая собаку. От того что страшно, от того что жалко себя, от того что мама с папой ушли и в конце концов из-за того, что не удалось поиграть в ГТАшку. В очередной раз он поднял голову, чтобы вытереть лицо и обмер. В зеркале, висевшем в коридоре, отражался силуэт человека, он стоял и смотрел прямо на Колю, прямо как чёрт на бабушку, разве что этот не хихикал. Слезы разом пересохли. Сердце заколотилось как птичка, пойманная в клетку, тело наоборот оцепенело. Вон стоит… руки, плечи, голова и чернота вместо лица. Лучше бы он накинулся на Колю, лучше бы кричал как зверь, но он стоял на месте и внушал животный страх.

Но вот он повернул голову… Щелк! Щелк! Мамочка, мамочка, приди домой! Я сейчас умру! Мысли носились в голове как пчелы, чье гнездо потревожили, но тело оставалось недвижимо, на лице застыло выражение ужаса. Некуда бежать, не у кого просить помощи… ну все, пропал Коля…

В эту секунду Паша поднял рубильник и включил линию. В девятой квартире дети закричали: «Ура-а-а! Свет дали!»  В тринадцатой – продолжила стирать машинка, в пятидесятой – ведущий объявил, что шоу продолжится после короткой рекламы, в тридцать седьмой – в микроволновку поставили бутерброды, в сорок шестой свет включился совсем некстати, там была любовь. А в двадцать первой квартире Коля увидел, что страшный силуэт – всего лишь пальто отца, отражавшееся в зеркале, а голова – шапка, лежащая на полке сверху. Фонарик телефона теперь виделся тусклым огоньком в комнате внезапно залитой светом. И настоящим счастьем показалось то, на что не обращаешь внимания, когда оно есть.

– Фуууф… Булька, я чуть коньки не отбросил, – выдохнул Коля.

– Гаф! – понимающе, поддакнула Булька.

После небольшой передышки жизнь дома по адресу Лейпцига 33 продолжилась.

– Але, Пах, авария по Краснознаменской 104, – сообщил диспетчер.

– Понял, выезжаем, – ответил Паша и почему-то улыбнулся.