Больше всего ему хотелось потеряться в толпе, как теряется выброшенный щенок. День как день. Ничего не случилось. Только немного грустно. Как взгрустнется сейчас. Хотя и не сказать, что было все взъерошено. Скорее, наоборот. Все замирало. Природу Болотинска обсыпало снежком, и только он хрипел под подошвой на земле возле розового забора фабрики. И в душе тоже самое происходило.

На работе Каналец чуть не уснул. Да что говорить, весь поселок был погружен в сон наяву. Этакие живые мертвецы здесь были простые люди.

Работал наш герой по фамилии Каналец на швейной фабрике портным. Ему в последнее время не давали под большую нагрузку заданий, считали неспособным и неблагонадежным. Или еще почему-то. Непонятно почему… Он ведь был такой же как все человек. С таким же устремлением и желанием много зарабатывать, и жить в достатке.

А фабрика не так, чтобы на ладан дышала, но оставляла желать лучшего. Раньше, лет с десяток назад, недельный заказ насчитывал тысячи комплектов костюмов. А еще в советское время эти костюмы изготавливались действительно для человека. Их можно было и в правду носить. Потому что коллектив, который их делал, состоял из профессионалов.

Сейчас – на фабрике были случайные люди, из улицы пришедшие. Их как будто из жалости подбирали, на это предприятие. Этих людей скорее заносила судьба, чем они по своей воле, по мечте детства, хотели попасть в эти стены. А вот для Канальца фабрика была знакома еще со школы.

Он приходил и разговаривал, просто общался, с работниками с детства. Ему уже тогда давали задания. Толковые были люди. Они делали действительно классные вещи. И главное – от души. И на общение с подрастающим поколением времени хватало. А сейчас работники – задепрессированные личности. И эгоистичные. Но как специалисты слабые.

Неудивительно, что и костюмы, которые они делали, – были так себе. Такая дрянь, невсесветная идеологическая. Люди плевались. Только что посмотреть можно было на эти изделия. Вообще, плодили на этой фабрике непотребщину. Это были костюмы ради костюмов. А покупали их потому, что заставляли это делать. И фабрика существовала лишь потому, что нужно было сохранять рабочие места и показать власть в действии.

Работало принуждение или, как говорят, административный ресурс.

С каждым днем посещать эту работу Канальцу было все противнее, невыносимее. У него было такое ощущение, что погружаешься в грязь. В море грязи. А она действительно была повсюду, эта грязь. Возле фабрики, где работал Каналец, даже не было асфальта. Авто работников наезживали по гравию здесь такие ямы, что иногда плыли в них. Особенно такое наблюдалось, когда таял снег или шел дождь.

Точно в такой грязи плавала не только территория возле фабрики, но и весь уездный город. Город застрял во вранье, отсюда была и грязь. Город застрял меж болот. И выглядел серым и унылым. Хотя достаточно часто здесь появлялось солнце и люди должны были веселиться. Данное местечко считалось южной стороной. В огородах местных отлично рос виноград и арбузы.

Это был населенный пункт депрессняка и, казалось, вечного сна, в который людей погрузили. Лишь бы они не знали правды и истины, не задавали лишних вопросов и спали на ходу. В общем, молчали. Случалось, что и Каналец засыпал, проваливался в сон, как в сугроб снега. Было в таких снах упоение и единственная защита от всего происходящего и страшного вокруг.

Однажды, показалось нашему Канальцу во сне, что стоит он в одной большой комнате, похожей на операционную. Пустая, просторная, светлая, с белой, такой еще советской плиткой на стене. На газовой плите в кастрюле варилось какое-то мясо. Плавали, переворачивались комки, сгустки слипшейся пшенной каши.

Блюдо по цвету походило на борщ-свекловичник.

– Ты борщ тут варишь? – спросил у кастрюли Каналец.

– Нет, иди отсюда, не борщ, ты постоянно мне мешаешь, Каналец. Найди себе работу, нечем тебе заняться, как всегда, – ответило, булькая красным борщом, эхо из кастрюли.

Каналец был в поиске, он хотел прильнуть к обществу. Но общество его отвергало. Он цеплялся ко всему живому, что видел, в надежде, что его примут. Цеплялся как за соломинку. Но в его адрес постоянно летели несправедливые и колкие замечания. Все что-то требовали, хотели, выгоняли. И до конца не выслушивали. Перебивали.

А Каналец все терпел да терпел. Терпел да терпел. И оставался в одиночестве. Как загнанный волк.

– Да я уже все сделал, задания же легкие. Мне вообще все дается легко. Это вы можете все так перевернуть, что на душе дурно станет…

– Сделал, так иди домой. Что тебе глаза мозолить людям. Еще и другим мешать. Ты меня раздражаешь. А зарплату ты получишь, как не работай, – снова съязвило так называемое блюдо.

«Странное дело – какая от него польза, от этого блюда. Такое переборчивое, столько всего подряд намешено, кто его есть станет», – думал каналец. Но в мыслях он вернулся к замечанию от этого блюда. Да какое еще домой ему идти. Рановато. Надо много чего сделать в этом мире. Такие планы на эту жизнь у Канальца. Это его и останавливало не сигануть с моста.

В кастрюле варились страхи Канальца. Варились, непонятно так, крутились, переворачивались на огне, как космонавты в невесомости. Эти страхи образовывали обычные люди и эти страхи постепенно сжирали Канальца. Подтачивали, делали его слабым, разъедали. Страхи брались от наглости и тупости. От необдуманных поступков. Но Каналец старался не поддаваться и настраивался на победу.

Он был сильный человек, доброй и благородной души. Он был человек благоразумный. Верил, что не может такого быть, чтобы всем все равно. Где-то есть свет в конце тоннеля. Даже если споткнулся. И ему удастся этот свет отыскать. И однажды он победит. Нужно лишь только уметь потерпеть. И его признают, оценят и он встретит свою вторую половину.

Каналец искал то, чего ищет каждый из нас. Счастье. Наш герой не так давно развелся, развод был мучительным и долгим. Потом сменил работу, начал жизнь заново, встречаться с девушкой. У них было все: любовь. Думал, что вот, наконец-то, это его судьба. Но в итоге девушка, мягко говоря, не захотела иметь с ним отношений.

Для Канальца это стало очередным ударом.

А страхи постоянно путались у него на пути и мешали спокойно жить. Вдобавок страхи эти создавали простые люди, его коллеги, близкие люди. Они видели в Канальце то ли угрозу, то ли опасность. Хотя на самом деле у Канальцах и в мыслях не было кому-то делать нехорошо. А, может, в нем видели глупость и поэтому отворачивались.

В следующей комнате приближался праздник. Что-то наподобие свадьбы. Непонятно толком чего. Но все вокруг готовились. На потолке висела красивая люстра. Белая, огромная и светлая. Она была такая гордая, но красивая, красовалась… И, казалось, там, наверху, ей не нужен никто. Такая вот самоуверенная.

Но слишком у нее было много напыщенности. И по характеру такая же была, как и непонятное блюдо. Дерзкая, глупая. Зачем было ее включать, если и так было светло пока что. Но она должна была гореть по-полной. Тоже так себе занятие. Вроде бы нужно, но абсолютно бесполезно.

Увидев Канальца, замахала руками.

– Прочь отсюда. Ленивец, в этой партии костюмов ни одной твоей ниточки! – говорила про висящую в углу одежду, которую Каналец изготавливал.

Снова унижение. Весело Канальцу жилось. Она считала, что это должно было подстегнуть. А происходило наоборот. Пригибало Канальца к земле и делало больно в груди. Только что мог сам себя подбодрить словами.

– Я стараюсь…– уже и виновато отвечал Каналец.

Уже и крайним его сделали.

­­­­­­­– Такой ты будешь, когда и женишься. Ни на что не способный. Будешь лежать на диване и ничего не делать…Будут сочувствовать твоей жене…

– Наоборот, когда женюсь, я стану другим.

– Да тебе нигде не будет лучше, – почему-то на сто процентов была уверенна люстра.

– Знаешь что, мне будет хорошо там, где не будет одиноко. Где сегодня будут ждать. Пока что я возвращаюсь каждый день в холодную квартиру. В одинокую. И там провожу вечера. А ты меня не ждешь, ты подлая и гадкая внутри, хоть и прекрасная внешне. С удовольствием тебя бы разбил, так что-то останавливает.

 Только попробуй, я вызову полицию…

А что еще могла сделать эта беспомощная. Разве что только полицию. Хотя бы шаг навстречу сделала. Сама же чего-то ждет, смотрит в окно. Может, бывшего и ждет. Мало ей досталось, так еще нервов съест. Тоже такое себе непонятное поведение у этой люстры. Любит пострадать, подрессировать, а потом еще другим сочувствовать.

А наш герой возмущаться не хотел. Если бы этой люстре дать в руки плетку, она бы не гнушалась воспользоваться – уверен был Каналец. Хорошо, что еще таким руководителям на их фабрике не поручили ходить с плеткой. Не определили для служебных обязанностей такой инструмент карающий. В такой кобуре специальной.

Дома сковородой мужчин гонять, а на работе – плетка в футлярчике на ремне. Как пастухи управляют и поворачивают коров. Потому что некоторые руководители и есть пастухи. Так пусть бы и сами себя хорошо отхлестали. Чтобы полосы видны были по всему телу и носили бы вместо украшений. Не покупали бы их себе, деньги зря не спускали. Вместо татуировок носили.

Они бы и любовь убили бы, такие руководители. Им только дай. Их любовь была не похожая ни на что. Только давай деньги и можешь даже домой не приходить. Это касалось многих подобный ей. Многие жители комнат были такими же одинокими. Вдобавок еще воспитывали детей самостоятельно.

Мода на неполные семьи охватила этот дом. Воспитывать ребенка одной для женщины не было чем-то позорным.

И такие вместо поддержки еще дадут по спине хорошей дубиной. Да чтобы ты упал, бык смердящий. И даже более того. Что дал в руки, тем и перетянут. Деньги дал – так за них и получишь. Помог компьютер отремонтировать, об этом завтра позабудется. Точно так, если бы и подарок купил.

Канальцу не хотелось ходить по этому дому многокомнатному и искать свою судьбу после таких встреч. Каналец был очень трудолюбивый человек. Более, чем кто. Хотелось просто лежать. Как полено посреди дороги. И не шевельнуться. Много еще здесь было комнат – 30 или 40. Хотелось бы найти свою и лечь. Да, устал. 30 лет. Расстояние.

В доме, где оказался Каналец, один одного ненавидели. Обманывали много. И отношения между людьми были собачьи. В глаза одно, а за глаза – другое. Слухи, сплетни… Они грызли людей похлеще самого лютого зверя. Здесь погибали люди от психологического давления и несправедливости.

Так не стало одного начальника, о котором пустили слух об изнасиловании девочки. Второго начальника сдали в полицию «за пьянку». Подставили. Уволили. Много кто хотел из этих мест подальше съехать. Кто-то отправлялся в след за детьми в столицу, кто-то на заработки, и там оставался на постоянно… Выбирались как могли.

Дом этот был криминальный и суровый. На вечерах случались драки, особенно летом, даже руки выламывали. Потом полицию вызывали. Лицо могли расквасить. Отличилась в основном молодежь. А взрослые проявляли насилие больше в домашних условиях. Некоторые криминальные дела вообще замалчивались.

Хотя в полицию один на одного стучали часто. Просили полицейских «припугнуть» по дружбе, не составляя протоколов.

Днем люди редко здесь показывались. А когда выходили, то как на сцену. Наштукатуривались. Одежда с иголочки. Хоть ставь в музей восковых фигур мадам Тюссо. Боялись, что начнут шептаться, если что не так из одежды, лица. Вы что, внешний вид отыгрывал огромную роль, большую, чем внутренний мир. Куда большую… И еще важно было какие у тебя связи.

Он открыл следующую дверь, потому что нельзя было падать духом. И попал в комнату к апельсину. Последний сидел на кровати перед окном, как растение. Ясный свет падал из окна. Вся комната была погружена в яркие цвета.

– Где же моя семья, мой угол, моя любимая? – спросил у оранжевого Каналец.

– Ты работай, ходи на работу, выкладывайся по полной. Последние силы отдавай. Работай ночью и днем.

– И что будет? – спросил наш герой.

– Ничего не будет, – ответила логика женщины, которая и являлась апельсином. – Все равно останешься в одиночестве.

– Зачем мне тогда работать, отдаваться так сильно, когда ни семьи, ни любимой?

– Зарекомендовывать себя.

– Столько времени прошло, а я один и всегда в работе, не бездельник же…

 – Ну так и женщины быстрые, умеют втихаря много чего делать. Водятся по работе с одними, а любят других. А ты вообще особый случай. Смотреть на женщин можно, трогать нельзя…

Каналец и из этой комнаты вышел. Ему вообще ничего непонятно стало.

 И сколько здесь таких еще помещений было. Не разобраться. Хотелось бы найти свое и прилечь уже. Как будто, вечность позади. А что он видел. Постоянные командировки. Может, лет 10. Так хотелось своей семьи. Уюта. Теплоты. Понимания человеческого. Простой женской руки рядом. Так и – чтобы подставить плечо. И ощутить нежное дыхание женщины рядом под боком.

Следующей была комната с растениями. Вроде оранжереи. Здесь, похоже, жил родной брат Канальца.

У меня дети, мы растем, не мешать нам, – предупредило старшее растение.

– Хорошо, – с обидой ответил Каналец. – Ты же никогда меня не приглашаешь. А я родной человек, хотел бы иметь свою компанию, даже из растений. Бывать здесь у тебя.

– Ты не умеешь вести себя…Извини. Опозоришь меня. А жена и вообще не поймет. И дети тебя боятся.

– Я же, наоборот, люблю детей, – начал объяснять Каналец, но что-то потом замолчал.

– А, они тебя боятся, поменяй поведение, может.

И так везде. Не нашлось Канальцу места. Даже приглашения. Дом огромный и просторный. А наш герой оказался в замкнутом круге. Никто не заступился. И один за одним получала пендали душа, как собака. И летела, переворачиваясь головой вниз, чуть не к порогу, и падала лицом в землю.

В голове крутилась песня Агаты Кристи «Братцы, живодеры, за что же вы меня…».

Доброе слово, как оно необходимо в наше время. Оно сильнее оружия: любой дубинки и пистолета. В адрес Канальца неделями не было такого доброго слова, которое, как воздух, могло б расшевелить, вознести его душу. «Молодец», «Я верю в твои силы». А ведь надо, надо, обязательно надо такие слова говорить. Поддержка – вот чего так часто не хватает.

Даже сильным… Простые слова… А сколько загублено душ и судьба пошла наперекосяк из-за отсутствия доброго слова.

Из-за чьей-то гордости. Глупой.

Вот он так бродил-бродил и попал в черную комнату. Потому что в светлых его не принимали. Здесь Каналец хотел прилечь. Он шел по комнате и хрустело под ногами стекло, звучал Полонез Огинского. Под ногами валялись и шприцы. И было, как ночью, только месяц сиял в окне и все способствовало лечь и уснуть.

– Я тебя не пущу на кровать, – послышался спокойный и интеллигентный голос откуда-то в углу. – Если ты ляжешь, то не проснешься, а твое время еще не пришло. Ты родишь ребенка с любимой женщиной, большеглазой, и будешь его воспитывать. Но нужно подождать. Сожми зубы и терпи. Ты понял?

– Да… эээээ-ааааа, – отвечал, не понимая, что происходит Каналец. – А ты кто?

– Я тот, кто всегда рядом с тобой. Кто идет за тобою. Кто идет и охраняет. Я рядом, когда тебе плохо. Держись. Будь твердый, как камень. И люби. Сильно, искренне. И не предавай любимую. Выбрал – иди до конца за ней. И верь. Не оставляй веру.

– А если не получится?

– Получится. Если нет, то я сверху смотрю за тобой, и буду бить черпаком так по кастрюле, что ты услышишь и поймешь, что делаешь не правильно… Но ты и сам должен быть примером. Не делай плохих поступков, не режь апельсинов. Ты можешь с ними сосуществовать. Лучше покупай и дари шоколадки. И не называй идиотов дураками. Они этого не перенесут.

– Хорошо… Апельсины или идиоты не перенесут? – переспросил Каналец.

Не успел получить ответ. Каналец раскрыл глаза. Проснулся. Выпрямился. Облокотился. Услышал по коридоре звук каблуков. Бух-бух-бух. Эхо приближалось. Сейчас должна была зайти руководительница.

– Вам грустно у нас здесь на работе? – сказала она через открытую дверь. А в сам цех не стала входить.

­– Нет, мне не грустно я….эээээ, – не успел опомниться и сказать толком Каналец.

Руководительница зашла, чтобы дать задание. Молодая девочка, которую руководство поставило также от безысходности. Со стороны и вовсе казалось, что от случайности. Явно не от большой одаренности. Такое часто Каналец наблюдал. Несправедливость. Но уже привык к этому и спокойно относился.

Сиди и молчи, как мышь под веником, и все будет хорошо. Вот поэтому Каналец и спал. Потому что когда он просыпался – то его мысли начинали ходить ходуном. И даже своих коллег он начинал засыпать разными неудобными вопросами. Так лучше было молчать и спать. Иногда еще заедал свое одиночество.

– Пойдешь сегодня вечером в дом культуры принимать заказ по пошиву, нужно будет снять мерки, данные, все записать, – поручила руководительница.

– Конечно, – Каналец был в этот раз безотказный. Настроение у него стало лучше, чем обычно. От того, что его не наказывать и ругать пришли, а дать задание.

А сколько похожих портных, не нашедших своего счастья, таких, как наш Каналец, – по земному шару бродит и скитается. Задерганные не от того, что их делами достали, а потому что люди от них отворачиваются. Задерганные равнодушием. Одиночеством задерганные, загнанные. Когда среди людей, а один. А это – самое большое наказание для человека.

А сколько их еще таких – без крова надежного. Это значит, без будущего. Брошенные. Они никому не нужны, и их нигде не ждут. От них отвернулись. Много кто отвернулся от Канальца. Почти все. И такие люди ходят рядом с нами, на улице, возле магазинов, в общественном транспорте. И самое большое счастье для них – найти родную душу, вторую половинку.

Не главное кто ты по должности – просто рабочий или начальник. Как важно найти человека, который тебя не предаст, не отвернется и, главное, – будет тебя терпеть таким, какой ты есть. Будет греть своим теплом. Это большое счастье. Богом данное. Для Канальца его окружение казалось одной большой толпой, которая кричала и глумилась «Распни, распни его!», как две тысячи лет назад кричали на Христа первосвященники и их служители.